Тёмное время суток

— Воспоминания.

Она кивнула головой понимающе, хотя, наверное, думала о чем-то другом.

— А ты, правда, видел птицу? — Спросила она.

— Ага, в детстве. Здесь вот и видел.

— Красивая, наверное?

— Да, очень. На лебедя похожа, только очень большая.

Они помолчали. Солнце уже начало свой бег на запад. Тени удлинились, с юга повеяло теплым ветром.

— Что ты хотел от нее, бессмертия? — Ровно дыша, спросила Юлия

— Нет. Я думаю, оно и людям не нужно, даже то, которое обещал им Христос.

— Почему?

— Потому что люди злы.

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю, я знаю.

— Тогда зачем ты их спасаешь?

Коновалов посмотрел на неё в глазах его вспыхнуло что-то хищное.

— Я?

Она молча вынула из кармана пакетики с пуговицами и, кивнув на его рубашку сказала:

— Это твои. Комов нашел их на месте преступления. Ты птица Ин Ненармунь. Или тот, кто себя за нее выдает.

Коновалов встал, отряхнул брюки от земли и листьев. Он криво усмехнулся.

— Смелое предположение.

Он подал руку Юлии, она взялась за нее и тоже встала. Они стояли напротив почти вплотную и глядели в глаза друг другу, будто пытаясь утонуть каждый в другом.

— Уж если бы я был Ненармунью, я бы ни одного не спас. Посмотри сколько их здесь, — Коновалов указал на листву под ногами. — Есть ли смысл спасать листву?

— Но ты-то тогда чего ждал от птицы?

— Я ждал счастья. Потому что птица приносит счастье. А оно ничего общего не имеет с бессмертием.

Юлия промолчала, и они отправились к бабушкиному бараку. Наступали сумерки. Близилось тёмное время суток. Они шли через барский парк. Аллеи огромных тополей громоздились по строгим линиям аллей, ведущим к разрушенной усадьбе. Черные ветки как паутина отпечатались в хмуром небе. Шелестели листья, волнуемые тихим ветром.

На квартиру они уже пришли в темноте. Кое-где загорелись одинокие фонари. Баб Маша их ждала с ужином. Они молча поужинали и отправились в комнату, где баб Маша им уже застелила широкую постель с пышными, огромными подушками. Собственно в этой комнате и была только эта кровать, угол шкафа, выпиравший из стены и тумбочка, стоявшая в углу, а на ней тускло горел светильник. Они присели на кровать.

— Понимаешь, Юль, человеческое бессмертие в его сознании. Оно как вот эта лампочка зажигается почему-то и горит, а потом гаснет. Но оно не исчезает, потому что один раз почему-то вспыхнув, уже никогда не может погаснуть. Просто не может это все, что в человеке и сам человек исчезнуть. А эти, там в городе, ищут телесной вечной жизни, обновление тела, а не могут понять, что Ин Ненармунь она не про это, она счастье приносит. Если человек им обладает, то ему уже ничего не страшно, и он никогда не погаснет.

Они разделись, Юля не изменила своему правилу, чтобы тело дышало, но на этот раз сняла и последнюю часть своей одежды. Они легли на кровать и повернулись друг к другу лицом. В полумраке он видел смутно ее губы и полуприкрытые глаза. Она погладила Петра по голове и припала к его губам. Потом они крепко прижались друг к другу, и когда он вошел в нее, Юле показалось, что она увидела, как над спиной Петра расправились большие, белые крылья, которые выглядели в темноте сероватыми и касались кончиками своего оперения потолка. А потом они уснули и вошли в один общий сон.

Оба сидели на деревянной пристани которая была устроена для лодок и рыбаков на берегу озера. Рыбаки и желающие рыбалки здесь сидели обычно с удочкой, задумчиво опустив ноги в воду. Но теперь на их месте были Петр и Юлия, оба одеты в длинные, белые рубахи. У Юли распущенные иссиня-черные волосы красивыми волнами спускаются по плечам почти к самой пояснице. Они смотрят друг на друга с любовью и не могут оторваться. Им не хотелось говорить. Подошел старый священник и сел рядом с Коноваловым.

— А что если ты, Петр, фантазия у кого-то в голове? — Спросил он.

Коновалов задумался, он сам об этом думал не раз, всегда пребывая во мнении, что всё лишь порождения человеческого мозга, а значит и сам он, возможно, такое же порождение, но священнику ответил:

— Вы намекаете на Бога?

Священник грустно усмехнулся и бросил в озеро камень: он, не долетая до поверхности со звуком хлопушки лопнул, и над озером рассыпалось тысяча листьев.

— Здесь всё из листьев: берег, дно. Их даже невозможно сосчитать, они наполняют всю вселенную, все, что здесь есть. Так что не стоит их возвращать на деревья.

Коновалову показалось, что священник лукавил, как и всегда на протяжении всех более чем двух тысяч лет. Или это только казалось? Он чувствовал силу, которая поселилась в нем. Он чувствовал, что она пробуждается. Та сила, которая заставляет всё жить и всё быть мертвым.

— У человека есть свободная воля. Он волен выбирать между добром и злом. Если он выбирает зло, то становится злым духом свирепым и безжалостным. — Продолжал уговаривать священник.