— Два дня, — с достоинством ответил лесной хозяин. — Так помотал, что они чуть с ума не сошли. Раз пять к шоссе давал подобраться, так, чтобы они шум машин слышали. К Борисьево пару раз подводил, там вечно собаки лают и дети шумят. Дам послушать людей маленько, почуять надежду, что они выбрались, да и обратно к оврагам их, к оврагам. Там мрачно, гнилью пахнет, деревья старые, злые на весь мир. Ух они у меня побегали!
— Потом-то отпустил? — уточнил я.
— Отпустил, — кивнул дядя Ермолай. — Не стал губить. Поначалу хотел их погонять по лесу да и отдать трясиннику, после пожалел. Девка среди них башковитая оказалась, смекнула, что к чему. То ли слышала чего когда, то ли память крови проснулась, не знаю. Заставила их у меня прощения попросить. На коленях, в голос.
— Встали?
— А то, — нехорошо усмехнулся леший. — Нынешние человеки только тогда сильны, когда середь каменных домов ходят, а как пару дней по лесу побегают без дорог да еды, мигом с них спесь слетает. Нет, может, один понимающий на сотню найдется, так он зазря молодняк рубить не станет.
— Это да, — согласился я.
— А мы, батюшка, тут картошечку печем, — вежливо, не то что с Жанной, произнес Родька. — Не желаете с нами отужинать? И сальце есть, и хлебушек.
— Чего нет? — присел на пенек, которого только что в помине не было, дядя Ермолай. — Не откажусь. Только, думается мне, ты сюда, Александр, не трапезничать пришел, посередь второй-то русальной недели?
— Так и есть. — Я оттопырил пальцем плетеное из травы кольцо на своей шее. — Есть кое-какие дела.
— Ревенка. — Дядя Ермолай принял от моего слуги кусок хлеба, посыпанный солью и увенчанный изрядным шматом сапа. — Не хочешь, стало быть, при водянике состоять? Чего так? Он ведьмака точно под водорослями не схоронит, не иначе как в свою свиту запишет.
Вот такой у него незатейливый юмор.
— Мне и на земле хорошо, — резонно заметил я, дернув ногой, в которую щекотно бились мальки. — Дел как грязи, времени на все не хватает. Когда тут тонуть?
— Да прямо сейчас! — весело крикнул девичий голос. — А ну, бабоньки, тащи его в омут! Нам такой кавалер ох как нужен!
Это были не мальки! Мою ступню, оказывается, щекотала глазастая русалка, имя которой я, естественно, уже не помнил.
Точнее, щекотала она ее секунду назад, а сейчас все изменилось. Она вцепилась в нее как клещ, второй же ногой завладела пакостная Лариска, которую я сразу же узнал.
— Как он Аглайку-то прошлый год ублажал! — визгливо гомонила она, стягивая меня с берега в воду. — А мы что же? Мы тоже хочем!
— А ну, отпустите его! — завопила Жанна, вскакивая на ноги. — Я сейчас… полицию вызову!
Даже я улыбнулся после таких слов, хоть мне было и не до смеха. Если первая русалка больше дурачилась, то Лариска всерьез нацелилась на какую-то гадость, я это понял по злым отблескам в ее глазах.
— Эй-эй! — Я уперся руками в ускользающий берег. — Заканчивай уже! Между прочим, я в гневе неприятен!
— Лариска, ты чего, в самом-то деле? — опешила та русалка, которая мне ногу щекотала. — Не глупи!
Но разошедшаяся злюка никого уже не слушала, в ее глазах пылали мертвые зеленые огоньки, а сила, с которой она тащила меня на глубину, была впечатляющей. В прямом смысле слова — нечеловеческой.
Дядя Ермолай, поняв, что происходит неладное, было рявкнул нечто грозное, но я слов уже не разобрал, поскольку после очередного резкого рывка вода накрыла меня с головой.
Зато разобрал, что гаркнул другой голос, не менее грозный и немного булькающий:
— Что творишь!
Звук удара, похожий на тот, с которым большая рыбина бьет хвостом по воде, бабий визг, и я понимаю, что снова свободен.
Вынырнув, я еще успел увидеть серебристый росчерк парящей в воздухе русалки. Похоже, что пакостную Лариску тем самым ударом выбросило из воды, как рыбу на сушу. Она хвостатой ракетой промчалась над речной гладью, на секунду застыла в воздухе, а после с громким плеском снова плюхнулась в воду, уже на изрядном от меня расстоянии.
Впрочем, я не особо вглядывался в произошедшее, фиксируя его так, между прочим. Я спешил к сухому и надежному берегу. Причем вплавь! Воистину, в особо опасные моменты можно овладеть теми способностями, которыми сроду не владел. Например, плавать до нынешнего вечера я не умел. Теперь, стало быть, научился.
— Вот же дрянь! — поделилась со мной, мокрым с головы до ног, одна из ее товарок, высунув голову из воды. — Знает, что тебя трогать нельзя, а все одно утопить хочет. Очень уж Аглае завидует. Всю зиму нам про это толковала!
— А чего меня трогать нельзя? — выкарабкавшись из реки и дрожа, спросил у нее я. — Из-за того, что сделал прошлой осенью?
— В том числе, — подтвердил тот самый голос, который я слышал под водой. — Хоть, конечно, ты мне число служанок и уменьшил, но доброе дело есть доброе дело. А за него покон велит тем же и платить.
Голос принадлежал тощенькому старичку, сидевшему на поросшем мхом бревнышке близ воды. Водяник, он же водный хозяин. Вот, стало быть, он какой.