Темнота (СИ)

Потом много людей выходили. Не всех знаю. То есть в лицо, конечно, всех. Оказывается уже собрано более 500 подписей, чтобы тете Любе разрешили открыто заниматься нетрадиционной медициной. Еще готовят какое-то письмо то ли в Министерство здравоохранения, то ли в какой-то научный центр, куда прикладывают копии историй болезней, анализы, еще какие-то документы. Цель письма мне не понятна, но, наверное, дело нужное. Выступало много бывших больных. Благодарили.

Потом попросили тетю Любу и Мишу на трибуну. Тетя Люба в общем только всех благодарила, а вместо Миши вышел Сашка Иванов. Сказал, что Миша специально на митинг не пошел, чтобы не влиять на настроение собравшихся. Все зааплодировали. А вот потом Сашка круто задвинул! Говорил, что в нашем поселке произошло великое событие, и мы все не только причастны к нему, мы сейчас имеем возможность родить новый мир. Как любые роды, дело это не простое. Но мы ученые, мы умеем видеть дальше, мы умеем любить необъяснимое, мы умеем идти через тернии к звездам. Все трудности... они пройдут. Нужно только немного времени и упорства. Мы должны понимать и величие происходящего и свою роль в этом. Если мы будем вместе, если мы будем поддерживать друг друга, мы успешно сдадим свой урок, как сдали его те, кто прошел сквозь темноту.

Сашка замолчал, и мы все как-то притихли. Наверное, как и я, под таким углом никто не смотрел на то, что с нами происходит. Вот что значит человек с головой! Почему я не такая умная?

...

Видел тебя на митинге. Ты плохо выглядишь. Люба. Умоляю, нам необходимо переговорить, пока не стало слишком поздно. Прошу тебя выслушать меня.

15 октября

В школе, да и вообще в поселке как-то душно. Не могу понять, откуда такое? Вот на перемене, например, теперь мало кто треплется. Даже мелочь меньше шумит. Как-то все поодиночке. Раньше пусть спорили, пусть ругались, а сейчас. Про потемкинцев, вообще все стараются не говорить. Такое внезапное табу. Не пойму, чего тут больше, то ли того, что все и так более менее знают точку зрения друг-друга и не хотят лишний раз что-то доказывать, то ли страха, что твой друг совсем не такой как ты. Вот не такой, и все. И ты боишься, что это вашу дружбу придавит. А я вот даже и не знаю, как к нам Хип относится. Хитроумный, Одиссей. По-моему, вообще на эту тему не высказывался. То ли не считает важным, то ли наоборот считает.

Тетя Люба работает на износ. Опять у нее очередь. Мишка не знаю, где пропадает. Слышала странный разговор бабули с Любой. Сначала Люба что-то говорила про ФРГ и Руанду. Потом, как всегда помянули Лубянку. Тут тихо говорили, почти не слышно. А потом Люба громко так, как на митинге: "Вот как объяснить, что мы не за колбасу, а против того, чтобы власть была в одних руках и неподконтрольна людям". Кому ода объяснять собирается? Понять не могу. Всякий, кто соображает и так поймет, что нет ничего хуже, чем если над тобой человек поставлен, с которым ты ничего сделать не можешь, а он с тобой все. И ты сиди да думай. Кто следующий выскочит, Николай Кровавый, Александр Освободитель или Иосиф наш Виссарионович с Грозным пожалуют. Я в демократию верю. Хотя, конечно, из всего можно сделать дерьмо. В Руанде, поди, тоже на всех плакатах "демократия" написано, как и у нас в Эсесере, кстати.

Якушина видела. Кинулся ко мне у школы. Хотел поговорить. Я прошла мимо. Не хочу в их историю лезть. Не дай бог напортишь чего. Пусть сами разбираются.

Из интервью Кабардинского Михаила Олеговича

Страх? Вы имеете ввиду органы, Нет, страха в обыденном понимании не было. Я, вообще, очень легкомысленно тогда думал, что дни та правда, которая наконец стала общедоступна навсегда все изменила. Что этот поток он нас очистил, и уж точно, что силы организации подорваны, и она никогда не будет прежней. Знаете, как вампиры умирают в лучах солнца. Саша моего оптимизма не разделял. Но у него были личные счеты и в этот раз он решил бороться до конца. Думаю, он видел и обреченность этой борьбы. Еще тогда, в первый раз в институте, я очень хорошо помню его слова: "Ты призываешь меня противостоять майору. Пойми, противостоять нужно не ему, даже не его конторе, противостоять придется всему ходу истории. Глупо бороться с кинжалом. Кинжал всегда направляет рука. Так вот биться с такой рукой я не могу". Потом мы никогда не возвращались к этому разговору. Мы вообще тот период не вспоминали, по понятным причинам. Но той осенью, Саша сам завел беседу. Я спросил, почему он сейчас считает, что сможет выстоять. Мне думалось, что он сошлется на дар, или, скажем, надеется на Мишину поддержку. А может быть на то, что времена изменились, и рука уже направлена в другую сторону, только клинок по привычке смотрит на нас. Но он сказал совершенно неожиданное: "Сопротивление составляет часть истории. Летопись поражений не менее важна. Пусть даже таких, о которых мало кто знает"