Пинкер позиционирует себя как холодный и беспристрастный голос научного разума, героически борющегося с силами неразумия, особенно со стороны гуманистов. Это еще более отчетливо проявляется в его последнем томе "Просвещение сейчас", в котором он расширяет свои аргументы об огромных достижениях разума и угрозах "контрпросвещения", воплощенных в иррациональных идеологиях ("светских религиях") ультраправых и, прежде всего, левых, приводя в пример "романтическое движение зеленых", которое "подчиняет интересы человека трансцендентной сущности - экосистеме". В главе, озаглавленной "Прогрессофобия", он с ожесточением обрушивается на своих критиков, не только отвергая их как мотивированных иррациональностью и эмоциями ("фобия"), но и карикатурно изображая, а не рассматривая их проблемы. Существует долгая история претензий ученых на беспристрастную объективность, в том числе и в современной исторической дисциплине, которая сформировалась в XIX веке с развитием новых "научных" методов и идеала профессионального историка как беспристрастного арбитра, стоящего над , даже если он - а это был определенно белый человек - движим страстями.
Как недавно подчеркнула Джоанна Бурке, соавтор данного сборника, "научное "я" - это еще и "я" чувствующее. Наиболее известная черта ученых - "объективность" - сама по себе является эмоцией, включающей чувство сдержанности и стремление к повторению". Далее она описывает "эмоциональную экономию науки", включающую "пренебрежение к "горячим" выражениям и культивирование самообладания". В статье о баллистических исследованиях во время и после Второй мировой войны Бурке показывает, как ученые дистанцировались от реального предмета своей работы - точного и разрушительного воздействия на человеческое тело таких видов оружия, как пули "думдум" и напалм. При этом "насильственные действия" приписывались технологиям или военным, но не людям, которые на самом деле разрабатывали, совершенствовали и "улучшали" это оружие.
Хотя основной задачей баллистиков является "эффективное нанесение ран", это не рассматривается как насилие, за исключением, конечно, их жертв. Отчасти этот пробел объясняется идеологической связью между "насилием" и определенными эмоциональными состояниями: например, гневом. Действительно, одно из основных критических замечаний ученых-баллистиков в адрес своих наставников (то есть вооруженных сил) заключается в том, что последние руководствуются эмоциями. В отличие от них, эти ученые организовывали холодное, инструментальное насилие. Образование, пол, класс, статус и белизна сыграли решающую роль в освобождении их от любых обвинений в жестокости.
Статья Бурке - прекрасный пример того, как история эмоций способствовала нашему пониманию как науки, так и насилия, и эти ученые, возможно, могут быть поняты как формирующие эмоциональное сообщество. В заключение она призывает расширить наши определения насилия, обращая внимание на то, как некоторые практики и люди - в данном случае ученые-баллистики - фактически исключаются из всей категории.
Ее выводы позволяют нам задуматься над тем, как Пинкер превозносит холодный разум - "мы" рациональных, незаинтересованных мыслителей - и как он часто относит насилие к эмоциональному накалу, что позволяет ему отделить действия разума от производства насилия. "Можно ожидать, - пишет он, - что по мере того, как коллективная рациональность оттачивается веками, она будет постепенно подавлять недальновидные и горячечные импульсы к насилию и заставлять нас относиться к большему числу рациональных агентов так, как мы хотели бы, чтобы они относились к нам", и этот умиротворяющий эффект, по его мнению, ускорился после 1945 года. Как ни странно, он приписывает технологии смерти, о которой идет речь в статье Бурке, скорее горячим эмоциям, чем холодным удовольствиям от научных исследований (или политэкономии военно-промышленного комплекса): "Когда люди алчны или напуганы, - замечает он вскользь, - они разрабатывают необходимое им оружие; когда же преобладают более холодные головы, оружие спокойно ржавеет". Действительно, по его мнению, именно "способность отбросить непосредственный опыт, отстраниться от парадоксальной точки зрения и сформулировать свои идеи в абстрактных, универсальных терминах" привела к "более высоким моральным обязательствам, включая отказ от насилия". Однако, как показывает Бурке, подобная способность отстраняться не обязательно приводит к столь похвальным целям, а наоборот, может способствовать насилию и делать незаметными даже его крайние формы - роль ученых в содействии массовому применению напалма во Вьетнаме (США) и Алжире (Франция), якобы "хирургические удары" в ходе войны в Ираке и современные беспилотники, американская программа пыток, вежливо названная "расширенными методами допроса". Действительно, само это насилие было заложено в ту же риторику цивилизации (и дикости), которую Пинкер воспроизводит на протяжении всей своей книги, и явно оправдывает ее.