В последнее время историческое объяснение сталкивается с трудностями в объяснении того, как универсальное сочетается с конкретным; это одно из наследий короткой хронологии, исключающей глубокое человеческое прошлое из времени человеческой истории. Ученые, занимающиеся историей эмоций, например, утверждают, что все универсальное должно быть невидимо для истории - дисциплины, занимающейся объяснением изменений в прошлом. Как выразилась Барбара Розенвейн, «если эмоции, как считают многие ученые, являются биологическими сущностями, универсальными для всех человеческих популяций, то есть ли у них - и могут ли они вообще иметь какую-либо историю?» Ян Плампер признал, что вполне может быть правдой, что эмоции "обладают постоянной, трансисторической и культурно обобщенной основой". Но поскольку история интересуется тем, что меняется в человеческих культурах, утверждает он, эти универсалии "неинтересны" и в лучшем случае "тривиально верны". Я восхищаюсь их работой, но думаю, что историческая философия, лежащая в ее основе, не полностью отражает все, что интересно в отношениях между универсальным и конкретным. Модель слайдера, разработанная Пинкером и многими другими учеными в наши дни, предлагает устройство, позволяющее сделать универсалии видимыми для исторической практики. В этом отношении "Лучшие ангелы" очень хороши для размышлений.
Внутренние демоны "Лучших ангелов
Обращаясь к внутренним демонам "Лучших ангелов", я надену шляпу историка позднесредневековой Европы - периода, изображенного в "Лучших ангелах" с яростным презрением. Европа между 1250 и 1500 годами была чужой страной, и там все делалось по-другому. Некоторые из них достойны восхищения. Их рацион состоял из полностью экологически чистых продуктов и продуктов местного производства, и никто не страдал от опиоидной зависимости. При отсутствии сахара в рационе диабет был редкостью. Люди заботились о своих друзьях и близких и перерабатывали практически все, что попадало в дом. Возможно, некоторые другие аспекты жизни не вызывали такого восхищения, по крайней мере у нас. Но прошлое есть прошлое. Сегодня мы изучаем его для того, чтобы понять другой мир с его точки зрения и узнать больше о бесконечных путях развития человечества. В связи с этим рассмотрим средневековье, изображенное в романе "Лучшие ангелы":
Средневековое христианство было культурой жестокости. Пытки применялись государственными и местными органами власти по всему континенту, они были кодифицированы в законах, которые предписывали ослепление, клеймение, отсечение рук, ушей, носов, языков и другие формы калечения в качестве наказания за мелкие преступления. Казни представляли собой оргии садизма, достигавшие своей кульминации в таких испытаниях длительного убийства, как сожжение на костре, ломание на колесе, разрывание на части лошадьми, втыкание в прямую кишку, вырывание кишок путем наматывания их на катушку и даже повешение, представлявшее собой медленное забивание и удушение, а не быстрое свертывание шеи. Садистские пытки применялись и христианской церковью во время инквизиции, охоты на ведьм и религиозных войн. Пытки были разрешены иронично названным папой Иннокентием IV в 1251 г., и орден монахов-доминиканцев с удовольствием их применял. Как отмечается в настольной книге "Инквизиция", при папе Павле IV (1555-9 гг.) инквизиция была "совершенно ненасытной - Павел, доминиканец и одно время Великий инквизитор, сам был ревностным и искусным практиком пыток и зверских массовых убийств".
Трудно сказать, с чего начать. На самом деле, казни в позднесредневековой Европе были редкостью в расчете на душу населения; то же самое можно сказать и о судебных пытках. Не то чтобы описанные Пинкером случаи никогда не происходили; к XVI-XVII векам можно с уверенностью сказать, что пытки и казни превратились из "редких" в "очень редкие". Но "культура жестокости"?