Элиас обладал трагическим, интимным знанием последствий консолидации государством средств насилия - обстоятельств, которые неотделимы от интерпретации "Цивилизационного процесса" и его последующих работ. Один из многих немецко-еврейских интеллектуалов, вытесненных из университетов после захвата власти нацистами, он писал "Цивилизационный процесс" в изгнании в Лондоне. Будучи единственным ребенком в респектабельной еврейской семье в Бреслау, он потерял обоих родителей во время войны: его отец умер естественной смертью в 1940 г., а мать была убита в Освенциме в 1941 г. Хотя Пинкер и признает этот важный личный контекст в книге "Лучшие ангелы", он в значительной степени недооценивает степень, в которой эти горестные переживания повлияли на взгляды Элиаса на отношения между насилием и государством, включая степень, в которой Вторая мировая война и Холокост могут быть объяснены в контексте продолжающегося "цивилизационного процесса". Как мы увидим, трудно поверить, что Элиас разделял бы беспечный оптимизм Пинкера по поводу совершенствования человечества, равно как и более широкую самоуспокоенность Better Angels по поводу масштабов санкционированных государством убийств в ХХ веке. Для Элиаса люди постоянно "становились" цивилизованными - процесс, не имеющий конца, "никогда не завершенный и всегда находящийся под угрозой". По этой причине важно отличать теорию цивилизационного процесса Элиаса от того, как ее описывает Пинкер.
Элиас и процесс цивилизации
По словам самого Элиаса, истоки "Процесса цивилизации" лежат в библиотечном каталоге Британского музея, который Элиас посещал почти каждый день после прибытия в Лондон в качестве эмигранта в 1935 году. Получив небольшой грант от комитета еврейских беженцев и имея "довольно смутные" представления о том, какую книгу он мог бы написать, он начал просматривать каталог и называть все названия, которые казались ему интересными. Таким образом, он нашел "книги по этикету" и manuels de savoir-faire, которые заняли центральное место во второй части первого тома "Процесса цивилизации", посвященной "изменениям в поведении, манерах и чувстве неловкости" в период между средневековьем и ранним модерном. Для Элиаса история этих изменений была важна в двух отношениях. Во-первых, изменения в отношении к таким вещам, как манеры поведения за столом и телесные функции, свидетельствовали о соответствующих изменениях в аффективной жизни людей, в частности, об их способности к самоконтролю и сдержанности. Во-вторых, распространение сложных правил этикета имело ярко выраженное политическое измерение: оно свидетельствовало о "приукрашивании" (Verhölichung) аристократии - процессе, в ходе которого абсолютистское государство лишило дворянство его военных прерогатив и подчинило королевским директивам и законам. В условиях ограничения самостоятельности и применения насилия дворяне вытеснили свою агрессивность в конкуренцию за элитный статус, при этом регулируя и ритуализируя межличностное насилие с помощью кодексов чести и дуэлей. Здесь Элиас приводит в качестве примера работу французского двора, утверждая, что в XVI-XVII веках следование кодексам утонченного поведения и самоограничения заменило боевое мастерство в качестве маркера высокого статуса. Эти образцы поведения копировались при малых дворах Европы и зарождающейся французской буржуазией, которая обращалась за советами по правильному поведению к "мануалам" (manuels de savoir-faire). С течением веков, параллельно с развитием более сложных судебных систем и полицейских органов, элитарные представления о мужском поведении трансформировались в общее презрение к межличностному насилию как несовместимому с "цивилизованным" поведением.