Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия

Несмотря на утверждения об обратном, Пинкер, рассказывая о доисторическом насилии, упускает из виду один из важнейших аспектов этой дискуссии - значение эмпирических и контекстуальных качеств любого насильственного события. На протяжении всей книги Пинкер говорит о впечатлении от жизни в эпоху насилия в сравнении с реальной степенью присутствия и переживания насилия, но он не рассматривает этот вопрос критически для своей собственной работы по доистории. Как люди воспринимали жизнь в далеком прошлом, что было их повседневным присутствием? Мы не знаем, считали ли мезолитические охотники-собиратели-рыболовы из Ведбека свою жизнь особенно жестокой, и, учитывая все еще ограниченный набор данных по скелетам мезолитических людей, мы не можем с уверенностью сказать, насколько Ведбек репрезентативен для мезолита в Европе в целом. Но самое главное, что сравнение различных типов и масштабов насилия, происходивших в хронологически и социокультурно различных контекстах, является более сложной и трудной задачей, чем предполагает Пинкер. Является ли непосредственность борьбы малых групп и их немедленная выгода более жестокой или хладнокровной, чем механизированные войны XXI века? Каковы важные вопросы и по каким стандартам мы судим о том или ином обществе как о более жестоком?

Очевидно, что смертность как основной показатель масштабов насилия является довольно тупым и несколько несовершенным инструментом для истинного понимания прошлого насилия, сводящимся к тому, что можно универсально измерить с помощью простого числа или процента (хотя следует отметить трудности, присущие такому подходу, о чем говорилось во введении). Насильственная смерть, безусловно, отражает важный аспект конфликта, но истинные масштабы, жестокость и последствия насилия невозможно понять без учета его последствий, например, неоднократности. Рецидивисты, т.е. те, кто неоднократно получал травмы, могут показать устойчивое и разовое воздействие насилия и конфликта, а также выявить гендерные и возрастные различия в повторяющихся насильственных взаимодействиях. Изучение аспектов ухода и лечения, оказанного пострадавшим, может дать представление об общественной поддержке и социальных отношениях, а также сбалансировать картину, позволяющую рассматривать насилие как процесс, а не как событие. В последнее время биоархеологи рассматривают этот вопрос на основе более целостного подхода, который использует диагностические критерии характера и последствий травмы, полученные на основе клинических данных, и одновременно учитывает потенциальные потребности в уходе, возникающие в процессе заживления или в результате более длительных нарушений. В недавнем исследовании из Швеции рассматривались когнитивные и функциональные последствия травматического повреждения головы, которые могли потребовать как краткосрочного физического, так и долгосрочного социального ухода. Авторы пришли к выводу, что "человек был частью социально устойчивого общества, в котором забота о человеке является необходимостью для того, чтобы общество не деградировало".

Подобные исследования также помогают нам уйти от "отчуждения", которое мы можем непреднамеренно применять при рассмотрении далекого человеческого прошлого, и сделать индивидуальный и коллективный опыт насилия более соотносимым. Они также не позволяют нам попасть в ловушку сведения насилия к одному моменту времени, проявляющемуся в изнурительной или смертельной травме (счетчик смертности Пинкера), и признают его как процесс, имеющий значительные последствия для индивида и его/ее социальной сети.

 

Заключение

Можно утверждать, что многие из приведенных ранее соображений и критических замечаний относятся к незначительным семантическим моментам, которые не должны умалять всеобъемлющего тезиса Пинкера, но между статистическими и междисциплинарными недостатками и его поверхностной междисциплинарностью они складываются в значимое целое, которое не следует игнорировать. Это имеет отношение не только к предыстории, но и к историческому периоду. Показательно, что тезис Пинкера, несмотря на его известность как в популярной, так и в академической среде, не занимает заметного места в археологическом или биоархеологическом/физико-антропологическом дискурсе о природе насилия, а скорее является сноской на его непонимание сложности (био)археологической летописи и идентификации прошлых образов жизни.