Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия

Пинкер систематически использует убийства в качестве косвенного показателя насилия в целом. Разумеется, он не единственный, кто так поступает. В отличие от многих других преступлений, убийства считаются достаточно легко учитываемыми. Темные цифры, то есть количество неучтенных или нераскрытых преступлений, ожидаемо низки. Убийство другого человека считается противозаконным практически во всех обществах, и убийство обычно рассматривается как преступление, в меньшей степени зависящее от конкретных культурных условий, чем многие другие преступления. По этим причинам убийства считаются подходящими для кросс-культурных и долгосрочных исследований. Тем не менее, важнейший вопрос о том, существует ли фиксированная зависимость между количеством убийств и общей распространенностью насилия в обществе, редко обсуждался в явном виде. Питер Шпиренбург - один из немногих историков, который прямо утверждал, что между количеством убийств и более умеренными формами насильственной преступности существует прямое соответствие, особенно в отношении долгосрочных тенденций; количество убийств - единственный надежный показатель общего уровня насилия в обществе. Следует подчеркнуть, что аргументация Шпиренбурга носит чисто теоретический характер и не основана на эмпирическом анализе. Финский историк Петри Каронен проанализировал зарегистрированные убийства в соотношении с другими насильственными преступлениями в выборке городов раннего Нового времени в шведском королевстве. Его наблюдения подтверждают наличие определенных корреляций, но они также указывают на существенные различия между регионами и колебания во времени. Например, когда в XVII веке количество убийств снизилось, в финской части королевства наблюдалась тенденция к росту числа зарегистрированных других насильственных преступлений.

Основным аргументом Пинкера является общее долгосрочное снижение уровня насилия на протяжении всей истории человечества, а количественные доказательства, которые он приводит, касаются в основном убийств и военных действий. Ссылаясь на Эйснера, Пинкер также называет убийства надежным показателем насилия. Эйснер, однако, заявляет, что его "анализ основан на предположении, что убийства можно с осторожностью трактовать как индикатор только серьезного межличностного насилия". Конечно, кажется разумным предположить наличие корреляции между убийствами и насильственными преступлениями в целом. Также разумно ожидать, что эта корреляция будет достаточно стабильной в рамках конкретного общества. Однако при кросс-культурных сравнениях и долгосрочном анализе такое предположение выглядит менее убедительно. Здесь необходимо учитывать и тот факт, что Пинкер выходит далеко за рамки преступности. У него глобальные претензии к насилию в целом, охватывающие историю человечества с древнейших времен до наших дней. Дело не в том, что Пинкер обязательно не прав. Вполне возможно, что убийства являются хорошим косвенным показателем насильственной преступности или даже насилия в целом. Но мы не знаем, и мы, конечно, не знаем, подходит ли это для кросс-культурных сравнений и долгосрочных анализов.

 

Европа и мир

Большинство имеющихся количественных доказательств долгосрочного снижения уровня убийств взято из источников (Западной и Северной) Европы. Пинкер, однако, вписывает остальной мир в общий нарратив западноевропейского умиротворения. Данные, полученные в конкретном контексте, используются в качестве общей модели для глобальной траектории. При этом Пинкер, похоже, применяет довольно устаревшую модель диффузии: цивилизационный процесс начался в западноевропейском эпицентре, затем распространился на другие части континента, а затем и на весь остальной мир. То, что описывает Пинкер, конечно, может быть общей закономерностью в истории человечества, но мы не знаем этого наверняка, и количественные данные, которые он приводит, не могут этого доказать.

Для обоснования своего общего тезиса Пинкер приводит две карты, на одной из которых показаны средние показатели убийств в Европе в XIX веке, а на другой - в начале XXI века. Действительно, для некоторых регионов Западной и Южной Европы эти карты свидетельствуют о значительном снижении числа убийств. С другой стороны, для Восточной Европы и России они также свидетельствуют о росте числа убийств. Другая проблема заключается в том, что уровень убийств относится к средним национальным показателям, в то время как границы многих государств были радикально изменены в период между двумя картами. Например, империя Габсбургов была разделена на ряд независимых национальных государств с различными современными показателями убийств, а Польша и страны Балтии в XIX веке не существовали как независимые государства. По большей части Восточной и Юго-Восточной Европы, где есть признаки фактического роста числа убийств, мы располагаем весьма ограниченной информацией за столь отдаленный период времени. Соответственно, мы не знаем, какие траектории развития убийств наблюдались в этих регионах.