Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия

Пинкер также не обращает внимания на то, что Элиас использовал Фрейда для отражения собственной предпочтительной "теории разума", описанной в книге "Лучшие ангелы" как "синтез когнитивной науки, аффективной и когнитивной нейронауки, социальной и эволюционной психологии и других наук о человеческой природе". Фрейдизм Элиаса был основательным - он много лет занимался анализом в Лондоне, прошел формальную подготовку по групповой терапии и некоторое время даже практиковал как групповой терапевт - но Пинкер преуменьшает его влияние на "Процесс цивилизации", уверяя читателя, что Элиас "держался в стороне от более экзотических утверждений Фрейда" и использовал его теории только для понимания психологии самоконтроля и эмпатии. Аналогичным образом, в довольно прозрачной попытке отделить Элиаса от его поклонников-постмодернистов (для Пинкера всегда являющихся недифференцированными бестиями рационального исследования), Пинкер также минимизирует степень, в которой Элиас опирается на культуру, а не только на биологию, в качестве объяснения изменений в поведении человека. "К его чести, - пишет Пинкер, - Элиас опередил научную моду, не утверждая, что европейцы раннего нового времени "изобрели" или "сконструировали" самоконтроль". Скорее, «он утверждал лишь, что они привели в тонус умственные способности, которые всегда были частью человеческой природы, но которые средневековье недоиспользовало». Это правда, что Элиас, бывший студент-медик, серьезно относился к биологии. Но в "Процессе цивилизации" разделение между биологической способностью к самоконтролю и культурными смыслами, придаваемыми ей, не столь однозначно. Действительно, для Элиаса представления о самоконтроле и его осуществлении были не менее важны, чем сам механизм, для объяснения умиротворения западноевропейских обществ. В частности, они занимали центральное место в представлении западноевропейцев о себе как о "цивилизованных", то есть в общем самовосприятии, основанном на взаимном и культурно опосредованном понимании самоконтроля и его значения (и в этом смысле частично "сконструированном" убеждениями в той же мере, что и объективной реальностью). Настаивание на взаимодополняющей связи биологии и культуры подчеркивает как хрупкость этого самоконтроля и его запретов на насилие в случае изменения обстоятельств, так и способность заявлений о повсеместном самоконтроле маскировать более скрытые формы насилия.

Пинкер также прилагает немало усилий, чтобы применить аспекты цивилизационного процесса к недавнему прошлому, в частности, к тенденциям в данных об убийствах, начиная с 1960-х годов, когда в США наблюдался явный рост числа убийств, пик в начале 1970-х годов, затем снижение, а затем снова рост, пока в 1991 году не был достигнут очередной пик. Может ли, задается вопросом Пинкер, существовать связь между "прославлением распущенности" контркультуры, сопутствующим снижением уровня воспитанности и ростом насилия в повседневной жизни в 1960-е - начале 1970-х годов? Здесь его рассуждения становятся несколько запутанными. Он охотно использует понятие "неформализация", разработанное Элиасом и его соавторами, такими как Кас Воутерс (которого цитирует Пинкер), чтобы описать снижение внимания к формальным правилам этикета в современной повседневной жизни в этот период. Суть неформализации, однако, не в том, что она свидетельствует об обращении вспять процесса цивилизации, а скорее наоборот: самоконтроль настолько укоренился в психике людей, что поведение, сигнализирующее о наличии этого самоконтроля - сложные правила поведения за столом, формальности в одежде и речи, например, - больше не нужно.

В своем анализе американского уровня убийств Пинкер смешивает неформализацию с "децивилизацией", характеризуя 1960-е гг. как период снижения запретов, ослабления самоограничений и, как следствие, морального упадка. Хотя снижение ценностей - определяемое Пинкером чрезвычайно политически консервативно, например, рост числа разводов и внебрачных рождений - и вульгарная поп-культура, возможно, и не были непосредственной причиной роста насилия, "существуют правдоподобные причинно-следственные связи от децивилизации сознания до содействия реальному насилию". Эти децивилизационные эффекты (в сочетании с немаловажными эффектами бедности и дискриминации, которые Пинкер по касательной признает) особенно сильно ударили по афроамериканским сообществам. К счастью, в 1990-е гг. произошло "рецивилизационное" движение. Когда контркультура сошла на нет, цивилизационный процесс "восстановился в своем прямом направлении".