Темные делишки

— А может быть, он отсоединил какие-нибудь трубки на несколько секунд, а потом воткнул обратно? — предположила я, нарочно продолжая тему о Лукьянове и избегая услышать то, чего боялась больше всего, — констатацию смерти Карины. Мне казалось, что до тех пор, пока эта фраза не прозвучит, сам факт будет недействителен. Во всяком случае, для меня.

— Сначала и мы с Васей так подумали, — кивнул, соглашаясь, Кирсанов. — Но врач утверждает, что нет. Клянется всеми святыми, что малейшее вмешательство сразу бы вызвало сбой дыхательной системы. У них еще сигнализация какая-то установлена — воет страшно, как говорят врачи. А поскольку она работала исправно и завываний не было, значит, Лукьянов ничего в ней не портил, даже временно.

— А Карина? — тихо спросила я.

— Вот и неизвестно, отчего она умерла…

«Умерла, — гулким эхом отозвалось во мне. — Значит, все же дождалась его, чтобы попрощаться, а потом ушла. Сама». Разумом я осознавала абсурдность собственной мысли, но мысль от этого не побледнела и уж тем более не испарилась.

— …Когда ее привезли в реанимацию, врачи предполагали, что не успеют вернуть ее к жизни. Но, как видишь, произошло чудо — успели. Правда, то, что произошло потом, не поддается никакому объяснению! Главврач, с которым я беседовал, убеждал меня в том, что состояние девушки, после того как ее откачали, было вполне нормальным. Он говорит, что случай абсолютно традиционный. Больные обычно лежат без сознания еще пару-тройку суток, а потом дыхательную систему отключают и через недельку-другую переводят их в другое отделение, а то и выписывают домой, под присмотр домашних… Эй, голубушка, ты чего? — вдруг обратился ко мне Киря, заметив, что я впала в состояние какой-то прострации.

— Ничего, все нормально, — сказала я. — Продолжай.

— Я говорю, что обычно в подобных случаях никакого риска для жизни больного уже не предвидится. Но с этой Маркич все наперекосяк, и что с ней случилось — не пойму.

— А Лукьянов что говорит? Ведь он был в палате в тот момент, когда ее сердце остановилось. Я правильно тебя поняла?

— Правильно. Но он и сам не может ничего толком объяснить. Говорит, что зашел в палату с намерением убить свидетельницу, пока та не пришла в себя. Но, как только увидел Карину, точнее то, что от нее осталось, ведь в ней словно не было ни капли жизни, что-то остановило его. Он, говорит, сел на краешек больничной койки и просидел так минут пять. А потом увидел, что ее пульс внезапно оборвался, и сразу выбежал в коридор…

— Наверное, он услышал ее… — задумчиво произнесла я.

— Кого? — недоуменно посмотрел на меня Киря. — Карину? Она же была без сознания… Может, тебе стоит сходить в больницу? Вдруг у тебя осложнение после удара? Ты сходи проверься, дело ведь не шуточное.

Я только рукой махнула: Кирсанов был убежденным материалистом и даже мысли ни о каких высших материях не допускал. Для него все было прозаично, его мир состоял исключительно из молекул, которые распадались на атомы. Разве он сможет поверить в ангела-хранителя, который обладает способностью оберегать на расстоянии, даже находясь в бессознательном состоянии? Ну и пусть для него остается необъяснимым тот факт, что сердце Карины остановилось без видимой причины. Мне-то уже было понятно, что не всякая видимость истинна.

Эпилог

А в больницу мне действительно пришлось обратиться — головная боль не проходила в течение нескольких дней. Обследование подтвердило, что одной шишкой на затылке я не отделалась — обнаружилось сотрясение мозга средней степени. Должно быть, Лукьянов постарался, чтобы удар вышел неслабым.

На похороны Карины Маркич явилась добрая половина театральной труппы — все, кто был с ней знаком. Не присутствовал только тот, кто при жизни был дорог девушке более всех. Впрочем, Валентин Лукьянов при всем желании не смог бы проводить Карину, он находился к камере предварительного заключения в ожидании суда по поводу жульничества.

Что-то с ним произошло после того, как он побывал в палате у Карины. Исчезла агрессия, внутренняя напряженность, куда-то подевалось и желание сопротивляться. Лукьянов изменился: стал спокойным и задумчивым, стал более внимательным и терпимым к окружающим. Он безропотно и покорно давал показания, чистосердечно признав свою вину и покаявшись, что значительно смягчило сердце судьи.

Александр Викторович Зорин был доволен исходом моего расследования и в особенности тем, что о насильственной смерти Анечки так никто и не узнал. Наказать убийцу было невозможно по той простой причине, что ее уже не было в живых.

Со временем я поняла, что смерть была, пожалуй, лучшим выходом для Карины. И подумать страшно, что с ней было бы, если бы врачам удалось спасти ее во второй раз! Ее ожидало тюремное заключение, а через несколько лет попытка начать жизнь заново. Она интуитивно выбрала себе иной, более легкий путь, и я была рада, что ей удалось избежать мирских скитаний и прочих превратностей злой судьбы.