Темные дороги

– И, несмотря на такую оценку, ты бы поступил точно так же, если бы твоя девушка забеременела?

– Да.

Она глядела на меня своими молодыми глазами, ярко выделяющимися на старом лице, а я отворачивался. Раскусить меня старается. Это всегда выводило меня из себя. По мне, так лучше бы занялась привычной работой – попыталась меня разговорить.

– У твоих родителей был счастливый брак, как по-твоему?

Надо соглашаться, мало кто задал бы мне этот вопрос на голубом глазу.

– Пожалуй.

Она кивнула.

– Что заставляет тебя так считать?

Я задумался. Если по правде, не знаю. Вот разве:

– Они ладили друг с другом.

– Другими словами, находили общий язык?

– Да. То есть они не дрались и не писали друг другу любовных писем. Ничего такого.

– А откуда ты взял, что они находили общий язык?

– Значит, мама всегда выходила его встречать к воротам, хотя и так знала, что он никуда не денется.

И она касалась его. Не лапала, нет. Типа как мать прикасается к своим детям, когда они потерялись в магазине и вот нашлись.

– А как обстояло с отцом? Какие знаки внимания оказывал он маме?

Я еще подумал.

– Когда мама, накрывая стол, рассказывала ему, как прошел день, отец закрывал глаза и лицо у него делалось такое умиротворенное… Словно ему стихи читали. Настоящих-то стихов он и слушать бы не стал, просто такое складывалось впечатление.

Бетти улыбнулась:

– Это придает его образу человеческие черты.

– Что вы имеете в виду?

– Ты всегда описывал его такими красками, что получался какой-то злодей из мультфильма. Тип личности, а не сама личность. Это характерно для оскорбленных детей – представлять обидчиков чудовищами или святыми.

– Он был тот еще козел, – сказал я.

Где же тут подвох?

– А ты не думаешь, что он был более сложным человеком, чем представлялось на первый взгляд?

– Что значит «сложным человеком»?

– Личностью, у которой различные эмоциональные и психологические факторы обуславливают реакцию на ситуацию, а не тупым животным, следующим только физическим стимулам или инстинкту.

– Про животное это вы верно, – сказал я. – Папаша и был скотиной.

– А как же быть с тем, что ты мне только что рассказал?

– Забудьте.

– Тебе нравился отец, Харли?

Каждые пару месяцев она задает мне один и тот же вопрос, а я даю на него один и тот же ответ.

– Я его недостаточно хорошо знал, чтобы решить, нравится он мне или нет.

– А какая была бы твоя первая реакция на него?

– Он был свой парень.

– Значит, ты его уважал, несмотря ни на что. Ведь так?

Я пожал плечами:

– Он во всем поступал как положено.

Она приподняла брови:

– Даже когда бил своих детей? Так полагалось?

– Он считал, что да.

– Хорошо, – сказала она. – Что заставляет тебя так думать?

– Мне не хочется говорить про отца, – категорическим тоном произнес я и отвернулся к окну.

Она помолчала, поднялась с места, подошла к древнему серому металлическому столу из числа тех, что даже директора школ давно велели выкинуть, достала ежедневник в кожаной коричневой обложке, ткнула пальцем в какой-то пункт на странице и захлопнула блокнот.

Я ее как-то спросил, откуда у нее такая шикарная вещь (куда круче, чем дребедень, которой торгует на своих прилавках «Холлмарк»). Похоже, ее даже слегка напугал мой вопрос. Но она моментально пришла в себя и объяснила, что купила его во время поездки и что порой человеку хочется шикануть.

– Ты подумал о том, чтобы навестить своего друга Скипа? – спросила она, не выпуская ежедневник из рук.

– Я купил себе нижнее белье, – ответил я.

– Боюсь, я не вижу связи.

– Я гол как сокол, трусы для меня – большая покупка.

– Не понимаю.

– Я не могу себе позволить поездку к Скипу, – растолковал я. – Нужны деньги на бензин, на еду, на пиво, на всякое такое. У меня нет средств.

– Понятно, – сказала она.

Куда ей понять.

Тут я заметил, что свою руку она с ежедневника так и не убрала. Опасается, мне тоже захочется шикануть?

– Я пока не обсуждала с тобой твое материальное положение. Как обстоят дела? Ты вступил в права наследования?

Права наследования. Курам на смех. Имущество отца надето на меня.

– Я вам уже как-то говорил: у него только жизнь была застрахована в рамках социального пакета по работе. Треть забрало правительство, остальное съели налоги на дом, гонорар маминому адвокату, похороны…

Я не стал оглашать весь список. Расходы на похороны потрясли меня не меньше, чем стоимость собачьего корма.

Довольно с меня. Я потянулся за своей бейсболкой и опрокинул стакан. Знаю, следовало извиниться, сказать: «Я сейчас вытру», но на меня словно столбняк напал. Вода лужей растеклась по столу, подступила к кожаному блокноту, закапала на ковер. Что-то мне это напомнило, даже желудок скрутило, только что конкретно?

Воспоминания закопошились у меня в голове. Что и когда пролил, какое наказание получил. Подзатыльник. Или деревянной ложкой по лицу. Или ремнем по заднице. Или по щеке тыльной стороной ладони. Провинился – получи. Без лишних разговоров. Если бы Бетти это видела, она бы согласилась: все происходило на уровне инстинктов.