Темные дороги

Она налила напиток себе в стакан и сделала большой глоток. Розовые камушки у нее на запястье при свете солнца словно подернулись дымкой. Они смотрелись более-менее ярко только при искусственном освещении.

– Мы не так уж отличаемся друг от друга, – сказала она, оторвавшись от стакана. – У нас логика одна.

– А?

– Оба мы не такие, как все. Я не похожа на остальных девчонок. А ты – на остальных парней.

– О чем это ты?

– Ты не любишь футбол. Не любишь косить. У тебя в машине книга по искусству. – После каждой фразы она шумно отхлебывала из стакана.

– Подумаешь, – сказал я. – В этом альбоме почти все художники – мужчины. В парне, который любит искусство, нет ничего такого.

– Как и в девчонке, которая любит охоту.

– А кто сказал, что это не так?

– Папа. Он так считал.

Она допила свой стакан. Губы у нее слегка окрасились синим, напомнив мне плакат против курения, на котором младенец с лиловым лицом был подключен к аппарату искусственного дыхания. Этот плакат я видел в каком-то журнале в приемной у Бетти.

– Отец с удовольствием брал тебя на охоту, – напомнил я.

– Вот уж нет, – бесстрастно произнесла Мисти. – Просто так складывались обстоятельства. Он всегда хотел, чтобы на моем месте был ты.

– Фигня.

– Нет, правда.

– По-твоему, меня он не любил, потому что я не ходил с ним на охоту, а тебя – потому что ходила?

– Что-то в этом духе.

Ее мрачные темные глаза смотрели в пустой стакан. В воздухе повисло многозначительное молчание.

– Я делала все, чтобы он меня полюбил.

Ее слова отозвались в моих ушах щелканьем капкана. Захотелось убежать. Но тут она перевела взгляд на меня. Словно металлические створки сомкнулись вокруг моей ноги. Теперь вырываться бессмысленно – только покалечишься.

– Он любил тебя.

– Не так, как маму.

Холод пробежал у меня по спине снизу вверх. Затылок заледенел.

– Это – другая любовь. – Я с трудом сдерживал отвращение.

– Он ее ни разу в жизни не ударил. Задумывался над этим? Ни разу. Наверное, поэтому ей было наплевать, что он колотит нас.

Вот он, ответ. Окончательный. В подернутых дымкой глазах моей сестры боль, и замешательство, и ненависть отверженной.

Никакого инцеста, повлекшего за собой кару смерти, не было в помине. Не было и бешеной преданности отцу, столько времени проводившему с дочкой. Отец вообще ни при чем. Конфликт разгорелся между матерью и дочкой.

Наблюдения за поведением диких животных научили Мисти, что принадлежит ей и чего следует ждать. А мать нарушила простейший, основополагающий, инстинктивный закон природы: не защитила свое дитя.

Я облизнул пересохшие губы.

И мама была в курсе того, что Мисти знает о ее преступлении. С того самого дня, как Мисти уронила к ее ногам убитого котенка и нацепила на запястье кошачий ошейник в виде некой награды за храбрость.

Бледное веснушчатое лицо в боевой раскраске от «Мэйбеллин» повернулось к окну:

– Какой чудесный день. Поверить не могу, что Эмбер не смылась. Ты наверняка разочарован.

У меня скрутило живот. Молоко с пивом подступили к глотке. Я судорожно сглотнул. Не помогло. Чтобы не упасть, ухватился за спинки стульев.

Мисти меня в гроб загонит. Страшно не то, что она кому-то расскажет про ночную сцену между мной и Эмбер. Страшно то, что она будет поощрять подобные сцены.

Я припомнил, что написала Джоди, и мне захотелось плакать. Мисти и ее подучила, втолковала, что требовалось. Они все будут заодно.

Зубы у меня застучали, и я сжал челюсти.

Вот оно, мое будущее. А вот будущее Джоди. Надо что-то делать.

И тут я вспомнил об ужасной тайне Мисти.

– Я знаю, что ты сделала, – проговорил я.

Она по-прежнему смотрела в окно.

– Ты меня слышала?

Тишина.

– Тебе нечего сказать?

Она медленно повернулась и уставилась на меня. В глазах сквозили жалость к моей тупой животной судьбе и наслаждение моим тупым животным страхом.

– Это должен был совершить ты, – сказала она.

Вот тут-то пиво с молоком подступили к горлу. Я уже не мог сдерживаться и кинулся к раковине. Мисти отскочила в сторону.

Меня выворачивало наизнанку. Казалось, мое тело наконец обрело достойное занятие. Когда рвота на минутку прекратилась, я прижался щекой к холодному крану.

В соседней комнате включился телевизор.

На работе мне полегчало. Я старался изо всех сил. Ругань босса в «Беркли» снес кротко, согласился, что работу в наших местах найти нелегко и надо быть балбесом, чтобы так подставляться. Еще раз опоздаю, меня вышвырнут.

Весь день я прямо-таки излучал человеколюбие. Среди тех, кто занимался доставкой холодильников, я точно был один такой на весь штат. Для каждой попавшейся мне сегодня домохозяйки, для каждого карапуза у меня нашлось доброе слово. Даже с Рэем побеседовал. Насчет сисек и писек.

От тебя воняет, как из хлева, говорили мне. Спрашивали, зачем напялил куртку. А я пропускал все мимо ушей.

Когда мы возвращались от последнего по счету покупателя, меня торкнуло. Хорошо торкнуло. Шесть секунд проходит, пока накроет ударная волна. У меня и двух не получилось. Не было времени посмотреть на небо, распадающееся на тысячу солнц. Я будто взорвался изнутри.