Темные Фейри (ЛП)

Я взглянул через всю комнату на своего брата по банде и второго командира, Брайса Корвуса, который совершил этот поступок и он ухмыльнулся мне. Он был похож на своего отца, сидевшего в тюрьме, со своими растрепанными черными волосами, миндалевидными глазами и худощавым телосложением. У него всегда была сигарета за ухом и он был известен тем, что закуривал рядом со слабыми профессорами. Титан хорошо ладил со своими учениками, однако и к нам он применял наказание, так что это не стоило его времени.

Объявление директора Грейшине наконец-то закончилось: — На этом все. Удачного дня. Увидимся на перемене!

Титан тяжело вздохнул, а затем приказал классу вернуться к работе. — Продолжайте.

Элис снова начала читать инструкции и я поймал взгляд этого мудака Дракона, который смотрел на нас.

— Ты уже трахнула Инферно? — я дернул подбородком в сторону Данте. В Братстве мы называли его Инферно, в основном потому, что он это ненавидел. Он был Драконом Шторма, а не огня. Этим он, видимо, гордился. Черт его знает, почему.

Она проследила за моим взглядом в сторону Данте, затем закатила глаза, как будто вопрос был возмутительным. Приятно слышать.

Я выхватил банку с лавандой из ее рук, не давая ей испортить зелье еще до того, как она начала. — Сначала раздави лаванду, не насыпай целые веточки, иначе ты все испортишь". Я достал одну из банки, зажал ее между двумя пальцами и раздавил до состояния пыли и высыпал в миску.

Она внимательно наблюдала, затем повторила процесс, чтобы получить необходимое количество. То, что мы не использовали, я прикарманил для собственных нужд, не заботясь о том, видит меня Титан или нет. Он не посмел бы меня в этом уличить. Закончив размешивать четыре капли эликсира Фейфли, Элис повернулась ко мне.

— Ты не производишь впечатление мастера зелий, — прокомментировала она, выгнув бровь.

— У меня много нужд в зельях, — мрачно ответил я. В основном в ядах. Немного яда василиска, смешанного с пасленом, оставленного при свете луны, было настолько смертоносным, что достаточно было вдохнуть пары, чтобы лопнуло легкое. Наверное, лучше отвлечься от этого хобби. — Я знаю отличное средство вместо смазки, хочешь как-нибудь попробовать?

— Это будет жесткий отказ.

— Я дам тебе пососать мою силу, — предложил я с ухмылкой.

— Полагаю, ты так называешь свой член, так что нет, спасибо. — Ее раскрасневшиеся щеки сказали мне обратное. Каждая девушка, которую я встречал, интересовалась, на что похожа ночь со мной. Опасность притягивала их. Но фантазии не были похожи на реальность. Нужен был особый тип девушек, чтобы наслаждаться тем, чем наслаждался я. Поэтому я всегда сначала посылал им несколько видений, чтобы убедиться, что они действительно знают, во что ввязываются. Элис ничем не отличалась от других.

В следующий раз, когда я загипнотизирую ее одним из этих видений, я застану ее врасплох. После такого ей понадобится перезагрузка сердца.

***

Мне нравился звук ломающихся костей. Я обожал треск, треск, треск при каждом пинке, ударе или укусе. Боль была всем. Их боль, моя боль. В какой-то момент они слились в одно целое, пока не стали одним целым. Я наносил удары с такой силой, что получал их тоже. Мои запасы магии увеличились; причинение боли этой крысе восстановило их, заставив меня почувствовать себя неуязвимым.

— Оскурская мразь, — сплюнул я на окровавленного фейри у своих ног, перешагнул через него и заломил шею. Хлопок. Не боль, но что-то.

Каждый Оскура, которого я заставлял истекать кровью, был победой Лунного Братства. Еще один дюйм территории захвачен. Еще один враг повержен. Я кружил вокруг своей жертвы, сгибая руки, устраивая шоу для своих братьев на трибунах.

— Этот маленький Оскуротброс пробрался в наш лагерь, братья! — Я ударил кулаком в грудину и кровь брызнула из костяшек, заляпав кожу, покрывая меня в моей победе. Рев ярости поднялся в моей банде и в ушах раздался гулкий стук кулаков, ударяющих в грудь. — Оставим ли мы его в живых?

Хор нет! нет! нет! нет! прозвучал как марш смерти. Я продолжал кружить вокруг своей жертвы, пока он сворачивался калачиком, защищая голову. Они всегда так делали. Когда я стоял на коленях, я никогда не трусил. Страх не существовал во мне. Я жил между двумя эмоциями. Болью и похотью. Эти два чувства — все, что мне было нужно и оба они были отпечатаны на моих костяшках, чтобы напомнить об этом всем остальным в мире.

Боль на правой, потому что именно эта рука наносила наибольший урон моим врагам. Я не был милосерден к ним. На самом деле, я не могу вспомнить, чтобы я когда-либо кого-нибудь пощадил. Если бы врач вскрыл меня, то вместо сердца обнаружил бы нож, припрятанный на крайний случай.