Но дни все летели, время отъезда неумолимо приближалось, и во мне нарастала тревога. Я провела полных два дня в подготовке дома и распечатывании инструкций ко всему, начиная от сигнализации и заканчивая посудомоечной машиной. За день до отъезда я купила молоко, масло, хлеб, бекон и свежий кофе для Пети – все дорогое, лучших сортов, для себя с Марком я бы такого покупать не стала. Я потратилась на новые простыни, наволочки и полотенца. Я оттерла стены щеткой, все продезинфицировала в ванной, убрала в шкафах, стараясь не думать о страшных, обтянутых перчатками руках, рывшихся здесь во время ограбления. Полы сияли чистотой, в каждой комнате чувствовался аромат кедрового масла.
Я уделяла этому излишнее внимание, надеясь, что идеальный порядок в доме компенсирует шум, вечно доносившийся из дома наших соседей-студентов, вопли бомжей, живших под мостом наземки, и решетки на наших окнах, которых не было на снимках, загруженных на сайт. Теперь это кажется ироничным – даже трагичным, – но тогда я могла думать только об одном: «Вдруг Пети пожалуются, что дом не соответствует описанию?»
Мои родители забрали Хейден утром незадолго до того, как нам пора было уезжать. Усаживая ее в машину, я внезапно ощутила глубокую уверенность в том, что больше никогда не увижу свою дочь. Мне пришлось приложить невероятные волевые усилия, чтобы не завопить вслед родителям, не остановить их, когда они уезжали.
Когда их автомобиль скрылся за углом, Марк обнял меня за плечи:
– С ней все будет в порядке, Стеф.
– Ага.
Я вела себя иррационально. Знаю. С Хейден ничего не случится. В целом, нам с Марком и так выпала нелегкая судьба: смерть Зоуи, хронические колики Хейден, ограбление – разве мы не заслужили светлую полосу в жизни? Чтобы успокоиться, я выпила две таблетки урбанола, лекарства, которое доктор выписал мне от тревожного расстройства после ограбления. Визит к врачу и транквилизаторы были моим маленьким секретом – если бы Марк узнал об этом, он бы только расстроился. Тревога притупилась, и я помогла Марку собрать вещи. Нужно не забывать, что ему эта поездка тоже нужна.
Впервые я увидела Марка на второй день своей работы помощником секретаря на факультете английской филологии Кейптаунского университета. На работу мне помогла устроиться соседка по комнате – тогда я переехала в Кейптаун, чтобы получить диплом бакалавра по английской литературе, и мне едва хватало денег на аренду квартиры. Ксолисва, факультетский секретарь, как раз собиралась идти со мной обедать, когда в кабинет вошел мужчина, как две капли воды похожий на Роберта Дауни-младшего, только взъерошенный и в помятых брюках. Он хотел что-то распечатать на нашем принтере, я ему помогла, и он улыбнулся мне – той теплой улыбкой «так-я-улыбаюсь-только-тебе».
– Кто это? – спросила я Ксолисву, когда он ушел.
– Марк. Преподает английскую литературу. Приятный человек.
– И?.. – Я ожидала, что сейчас Ксолисва все мне расскажет.
До этого Ксолисва рассказывала мне сплетни о каждом из сотрудников факультета, попадавшихся нам на глаза: я уже услышала о пожилом профессоре, которому разрешали принимать у себя в кабинете студенток, только если он оставлял дверь открытой; о кураторе семинарских групп, который спал с замужней преподавательницей лингвистики; о скрывавшем свою нетрадиционную ориентацию аспиранте, который до сих пор жил с матерью. У каждого на факультете была своя скандальная история, и Ксолисва обо всем была в курсе.
– Что «и»?
– Ну же, Ксолисва, не томи, рассказывай!
Она вздохнула:
– Я слышала, у него дочка умерла.
– Господи…
– Да. Очень грустная история. Ей было семь лет или около того. Это разрушило его брак.
– Отчего она умерла?
– Не знаю. – Она щелкнула языком. Не знаю, была Ксолисва огорчена тем, что не в курсе подробностей, или ей было жаль Марка.