Это слово «теперь» подразумевает, что Мирей была здесь раньше. В приоткрытое окно в комнату проникает свежий холодный воздух, смешиваясь с ароматами стряпни и разгоняя мрачную атмосферу квартиры. Интересно, одобряет ли Мирей такие перемены? Почему-то мне кажется, что это важно. Но она ничего не говорит, только проводит кончиками пальцев по тяжелой коричневой шторе, задергивая ее, а потом отдергивая вновь.
– Могу я предложить вам что-нибудь выпить? – Я беру бутылку бренди со столика. – Арманьяк? С водой? Или со льдом?
Она морщится.
– Это выпьете позже. Наверное.
– Вина? – Стеф появляется в дверном проеме, держа в руках бутылку.
– Вино. Да.
Я не продумывал встречу с Мирей и ничего особенного не ожидал, но если этот неловкий и странный обмен любезностями продолжится, то вечер затянется. Надеюсь, вскоре она расслабится. Женщина садится за обеденный стол, и я присоединяюсь к ней. Когда Стеф дает ей бокал вина, она делает глоток и молча смотрит в окно, на темные очертания зданий и облачное ночное небо. Сейчас Мирей кажется скромной и одинокой, как женщины на картинах Эдварда Хоппера или в фильмах Робера Брессона. В ней не заметна злобная отстраненность и грубость, которую она проявляла раньше. Словно угасло какое-то полыхавшее в ней пламя.
Я собираюсь встать и пойти помешать пасту, а заодно попросить Стеф поменяться со мной местами и поддержать разговор, но тут Мирей поворачивается ко мне:
– Я не всегда дружелюбна. Я знаю. Это потому, что я боюсь. И я единственный человек, который может… как это…
Мне хочется сказать: «Расскажите о своей семье. Кто жил здесь с вами? Почему теперь тут никто не живет? И что, черт возьми, произошло в чулане?» Но почему-то я понимаю, что не хочу этого знать. Теперь, когда выяснилось, что Пети живы, мы можем спокойно провести эту неделю и отправиться домой. Все такие милые сейчас – и Мирей, и Стеф, – и я хочу сохранить это хрупкое равновесие.
Стеф опять появляется в дверном проеме – с полотенцем в руке.
– Откуда вы родом?
– Я всегда жила в Париже.
– Вы жили тут с семьей? Вы, кажется, упоминали, что у вас нет детей.
Я смотрю на Стеф:
– Никому не понравится такой допрос с пристрастием, дорогая.
– Может, добавишь соус в пасту? – Стеф натянуто улыбается, бросает мне полотенце и садится напротив Мирей.
Я с облегчением ретируюсь в кухню, прислушиваясь к их разговору.
– У вас один ребенок, да? – спрашивает Мирей.
– Да, дочка. Ей два года.
– Я думаю, у вас две девочки.
– У Марка была… – не подумав, начинает Стеф.
«О боже…»
Я громко кашляю, и Стеф осекается.
– Подлить вам вина?
– Да, спасибо.
В комнате повисает неловкое молчание, поэтому я отпускаю Мирей комплимент:
– Вы хорошо говорите по-английски, мадам.
– Я училась год в Лондоне.
– О, а что вы изучали? – подключается Стеф.
– Банковское дело. Но потом я быстро вернулась сюда. Стала художницей.
– Вы давно живете в этом доме?
Я выразительно смотрю из кухни на Стеф, помахивая ложкой, чтобы привлечь ее внимание. Ее слова действительно напоминают полицейский допрос.
Но Мирей покорно отвечает – наверное, сказывается ее меланхоличное настроение. А может, ее стимуляторы перестали работать.
– Давно. Поэтому я не могу уехать так просто. Вся моя жизнь здесь. Даже если они хотят, чтобы я уехала.
– Кто? Кто хочет, чтобы вы уехали?
Если Стеф продолжит донимать Мирей, она оскорбится и уйдет, и мы никогда не узнаем историю этого дома. Я в последний раз помешиваю пасту, возвращаюсь в комнату, сажусь и начинаю нести какую-то чушь о нашем отпуске. Все любят, когда туристы хвалят их город, поэтому я с восторгом рассказываю об архитектуре, древних дорогах, великолепных товарах на рынке, но Мирей перебивает меня:
– Теперь я вас знаю. Знаю о вашей семье. Вашей маленькой девочке. Сегодня я окончательно решила. Я уйду.
– Откуда? – спрашивает Стеф. – Вы имеете в виду, отсюда?
–
– Почему?
– Нельзя убежать от своей истории…
– Это? Что… – начинаю я.
Но Стеф опять меня перебивает:
– Прошлыми людьми? Вы имеете в виду Пети?
– Нет
Ладно, это уже становится смешным. И страшным. И портит атмосферу, которую нам удалось создать сегодня. Эта женщина безумна, в конце концов, и мы не получим от нее никакой информации. Я встаю и похлопываю Стеф по плечу.
– Помоги мне, пожалуйста. Простите,
Стеф встает из-за стола и идет за мной в кухню.
– Она сумасшедшая, – шепчу я, грохоча тарелками и ложкой. – Мы у нее ничего не узнаем. «Это будет с вами». Что, черт возьми, это значит?