Темные горизонты

– Как бы то ни было и что бы ты там себе ни думал, африканские целительские практики – это не магия и не ведовство. Это мировоззрение, столь же имеющее право на существование, как, скажем, религия или философия. Как и они, эти практики предлагают нам решение серьезных проблем. Это вид терапии. Никто не верит, что призраки существуют на самом деле, но, в точности как священники, психологи или какие-то европейские атеистические философы, сангомы могут помочь тебе отогнать страхи, понять фантазии, что-то посоветовать. Изгнать призраков, поселившихся в пространстве твоей психики.

Да, это убедительный аргумент, хотя и строится он на том, что все в мире относительно и что угодно можно воспринимать как безобидные духовные практики, направленные на утешение страждущих.

– С чего вдруг ты у нас стала таким экспертом?

– Недавно документальный фильм на эту тему видела.

Я смеюсь.

– Даже если бы я согласился с тобой, мы не можем себе этого позволить. – Моя вечная отговорка. – Я только что прилично потратился, чтобы починить машину Стеф, эту чертову развалюху. И вообще, Стеф ни за то не согласится пригласить такого человека к нам в дом.

– Не волнуйся. Я ее уговорю. Я могу быть очень убедительна, ты же знаешь. Особенно когда речь идет о том, что лучше для тебя, дружище.

Вернувшись домой, я вижу в гостиной Клару – в моей гостиной, перед моим телевизором, с моей бутылкой вина «Меерласт», которую Джеф подарил мне на прощание, когда я ушел из университета.

Она осматривает меня, будто я явился сюда непрошеным гостем.

– Что ты с собой сотворил? – осведомляется она.

– Где Стеф?

Она смотрит на то, что я держу в руке.

– Может, уберешь это и пойдешь умоешься?

Я иду в кухню, ставлю чайник, прячу все в коробку в кладовой и мою руки в ванной. Затем я иду в спальню, бросаю рубашку в корзину с грязным бельем, надеваю чистую футболку и направляюсь к Кларе в гостиную. В коридоре я вижу Стеф – она, пятясь, тихонько выходит из комнаты Хейден. Стеф поворачивается и испуганно смотрит на меня. На мгновение ее лицо каменеет, глаза широко распахиваются, но затем она берет себя в руки, хмурится и жестом зовет меня в кухню.

Там она скрещивает руки на груди, стоя в трех метрах от меня, – настолько далеко, насколько позволяет помещение.

– Где ты был? – спрашивает она.

– А ее кто пригласил? – шепотом говорю я.

– Она сама себя пригласила, естественно. – Стеф даже не думает понизить голос. – Где ты был?

– У психотерапевта. Пробки на дорогах.

Я вижу, как она стискивает зубы, заставляя себя промолчать, не обвинять меня ни в чем, не затевать скандал, пока Клара здесь. Но ее взгляд невольно падает на часы на стене. Сейчас уже больше девяти.

– С Хейден все в порядке? – спрашиваю я, чтобы отвлечь ее.

– Господи, Марк… Нет, с ней не все в порядке. Она испугана. Не может уснуть. И мне кажется, она опять заболевает.

Уже во второй раз за сегодня я думаю, что Стеф может намеренно причинять Хейден вред. Или, по крайней мере, ее собственная тревога негативно сказывается на ребенке.

– Послушай, Стеф… – говорю я и тут замечаю, что Клара идет из гостиной к нам в кухню и останавливается в дверном проеме. – Послушай, может быть, ты слишком долго просидела в этом доме одна. Что, если мы отдадим Хейден в детский сад? Может, пришло время задуматься о поиске работы?

Когда Марлис, та самая пресловутая сангома, поднимает шум через два дня около полудня, я не в настроении. Шума от нее предостаточно – браслеты из бусин звенят, подвески на ожерелье постукивают друг о друга, холщовая сумка, заброшенная на плечо, бьется о ритуальный барабан для изгнания духов. Марлис ставит машину, южнокорейский седан «киа», на дороге и направляется к дому, не обращая внимания на удивленные возгласы пары обкуренных бомжей, устроившихся под забором наших соседей.

Я смотрю на нее в окно. Сангома открывает калитку и останавливается. Ставит барабан и сумку на землю и хмурится. Если абстрагироваться от бисерной повязки на голове и длинной юбки, можно понять, что она моя ровесница – коренастая грузная женщина лет пятидесяти, посеченные неухоженные волосы, блеклые и немытые, торчат из-под повязки. Она словно принюхивается, переминаясь с ноги на ногу и покачиваясь, будто стоит в черте прибоя, затем поднимает сумку и барабан и поворачивается к калитке. Как если бы она не могла решить, входить ей в дом или нет.

Я помогаю ей сделать этот выбор. Раз уж она явилась сюда, какой смысл уходить, верно? Я открываю дверь.

– Привет. Марлис? – Я не могу заставить себя называть ее Гого-Темби.

Она осматривает меня – и я вижу на ее лице все те же смятение и нерешительность.

– Все в порядке? – Я спускаюсь с крыльца и направляюсь к ней. – Вам помочь?

– Нет. – Она плотнее прижимает к себе барабан и сумку.

– Вы войдете?

Глубоко вздохнув, она следует за мной, что-то бормоча себе под нос – то ли на голландском, то ли на кхоса[40], а может быть, и на эльфийском, не разобрать. Я впускаю ее в дом, и она запирает за собой дверь, будто стесняется своего визита. Опустив вещи на пол в прихожей, она упирает руки в бока и осматривается.