Темные игры 2

Мир вокруг становился все менее реальным, похожим на картинку на экране кинематографа. Алексей понял, что он уже наполовину ТАМ.

— Железнов, — так же уверенно представился Фима.

«Точно, он ведь отрекся от отца и сменил фамилию», — отрешенно подумал словно не Алексей, словно бы кто-то другой.

— Товарищ Круминьш? Подошлите машину…

Всё. Конец. Рук и ног Алексей не чувствовал, единственными ощущениями остались холод в желудке и мерзкий вкус во рту.

— …минут на сорок попозже. Тут друг детства заглянул, десять лет не виделись.

Осознание факта, что путешествие в мир иной откладывается, пришло с запозданием…

— Молодец, — одобрительно сказал Фима, повесив трубку. — Думал, грешным делом, что обмочишься. Навидался.

Достал из серванта графинчик, прозрачная струйка полилась в граненые стопки — судя по резкому запаху, чистый спирт.

«Спирт? Перед работой? Перед ТАКОЙ работой?» — Алексей не понимал ничего.

— Пей! — коротко сказал Фима в ответ на незаконченный жест отказа. Сказал так, что Алексей машинально осушил стопку — и долго не мог прокашляться. Фима выпил легко, как воду.

Заговорил резко, приказным тоном:

— Сегодня же уедешь. В глушь, в провинцию. Будешь сидеть тихо, не высовываясь. Про университет забудь. Через пару лет возвращайся.

— Так ведь найдут… — начал было Алексей.

— Кому ты нужен, интеллигенция? — перебил Фима почти даже ласково, и сам себе ответил:

— Никому ты не нужен. Не нужны сейчас дармоеды, изучающие сказки и собирающие легенды. Нужны рабочие руки: валить лес, добывать золото. И строить, строить, строить… Не заберут тебя, заберут другого — план есть план. Уехать-то есть куда?

— Разве что на родину матери, в Щелицы…

— Деревня?

— Да, под Опочкой, на Псковщине…

— Вот и поезжай. Может заодно, хе-хе, легенд насобираешь…

На прощание Фима сказал с неожиданной тоской:

— Когда-нибудь и про меня легенду напишешь… Знаешь, кем я работаю?

Алексей считал, что знает, но благоразумно промолчал.

— Я работаю Хароном. Бах! — и ты на том берегу. — Фима вытянул руку к стене, резко согнул указательный палец, имитируя движение при выстреле.

Алексей Рокшан молчал, с трудом подавляя рвотные позывы — выпитый без закуски спирт настойчиво рвался наружу.

Осколок 3

1912 год

Приходилось ли вам, милостивые государи, сводить знакомство с трубочистом? Не с персонажем сказок Андерсена, норовящем жениться на принцессе, а с настоящим, реальным деревенским трубочистом? Алеше Соболеву не доводилось, по крайней мере, до этого лета. Родительский дом в Ржеве не был оборудован новомодным калорифером — старое доброе печное отопление — но коим образом удаляется накопившаяся в трубах сажа, Алеша не имел понятия. Даже не задумывался над этой проблемой.

Лытинский трубочист звался Броней — с таким имечком к принцессам и в самом деле лучше не приближаться. Впрочем, по имени Броню в Лытино и окрестных деревнях называли редко, благо имелось у него прозвище, даже целых два.

Во-первых, звали трубочиста Банщиком — оно и понятно, с его работой или в баньку ходи чуть не каждый Божий день, или Арапом прозовут.

Второе же прозвище образовалось от названия главного Брониного орудия труда.

Представляло оно из себя короткую, с руку длиной, цепь, на один конец которой крепилась круглая гиря — весом фунтов двенадцать, а то и все пятнадцать. Чуть выше на той же цепи имелся «ёрш» — преизрядная кольцеобразная железная щетка. К другому же концу была привязана длинная веревка.

Наверняка воспетые Андерсеном трубочисты называли предмет сей словом иностранным и благозвучным. Алеша подозревал, что и в российских столицах именуют его иначе, чем Броня. Но тот звал попросту — шур<Ы>га. И прозвище имел — Шурыган.

Про встречу свою с русалками-берегинями Броня рассказывал, поминутно поминая любимую шурыгу… И, по обыкновению местных жителей, безбожно «чёкая».