Темные игры 3

— Любопытное кино получается, Василий. Тимур Гараев звонит по телефону, звонить не способному в принципе, — и люди слышат его голос с расстояния в полкилометра. Георгий Гараев пишет автобиографию арабскими закорючками — а замдиректора и делопроизводительница читают русский текст. Жаль, что в клубе никто не додумался сделать фонограмму репетиции... Хотел бы я послушать, как в действительности говорит Гараев-старший. Слышат-то все чистый, без акцента, русский...

Вася ничего не ответил, но подумал: «Тут у вас, товарищ капитан, даже не буссенаровщина... Тут у вас табачок покрепче».

Рузская райбольница была небольшая, одноэтажная. И, что уж греха таить, захудалая, ни оборудованием, ни специалистами не славящаяся, — серьезные хвори тут старались не лечить, отправляли тяжелых больных в Звенигород или в столицу. Но несовершеннолетний Петр Пятаков, чудом выживший после трех сабельных ранений, остался здесь — врачи сошлись во мнении, что любая перевозка прикончит раненого. Две недели Пятаков болтался между жизнью и смертью, но все-таки выбрал жизнь...

К разговору больной, в принципе, оказался способен, но надо было обождать часок: сейчас он спит, приняв снотворное, и будить его не рекомендуется... О состоянии Пятакова им сообщил заведующий отделением доктор Колокольчиков, седой, представительный джентльмен на восьмом десятке. Вася, увидев его в больнице, удивился — в ходе следствия ему доводилось встречаться с доктором в дачном поселке, но еще неделю назад тот был пенсионером, десять лет назад оставившим медицинскую практику.

— Снова в строю, Федор Григорьевич? — спросил Яновский.

— Пришлось, знаете ли... Персонала в больнице мало осталось — многих сразу забрали на фронт, в санбаты, а три дня назад пришла еще одна разнарядка, отрядить семь человек в формируемый санитарный поезд... Но ничего, голова еще работает, да и руки ничего не позабыли. Так что старая боевая кляча борозды не испортит.

— Понятно... Но все-таки вы можете как-то разбудить Пятакова? Дело срочное.

— Совершенно не рекомендуется, последствия могут быть непредсказуемые. Новая кома, например. Или смерть. Чтобы не терять времени, побеседуйте пока с Женей Александровой. Девочка сама хотела с вами поговорить, она сейчас в восьмой палате.

— Снова в больнице? — удивился Яновский.

— Да... Ольга, сестра, теперь уезжает каждый день до вечера в Москву — ее институт досрочно прекратил каникулы, готовят ускоренный выпуск. А Жене все еще нужен постоянный уход.

— Поговорим... — Яновский согласно кивнул. — Но у меня есть маленькая просьба. Вы можете вколоть ей что-нибудь успокоительное? Или пилюлю дать? При нашей последней встрече Евгения впала в истерику, когда речь зашла об аварии на ночной дороге. И не смогла продолжить разговор.

— Не надо ничего вкалывать — у нее в крови сейчас достаточно успокоительного. Девочку мучили ночные кошмары, и я... В общем, беседуйте спокойно. Истерик не будет.

10. Второй допрос Жени Александровой

— Помните, вы интересовались запиской Тимура? Той, что я позабыла на их даче? — спросила Женя. — Так вот, я вспомнила, что получила от него еще одну, вторую записку, позже, вместе с ключом от квартиры и почтовой квитанцией. Я поискала и нашла ее. Только вот... только с ней произошло что-то очень-очень странное... Посмотрите.

Девочка достала из книжки, лежавшей у изголовья кровати, записку, вложенную на манер закладки. Протянула Яновскому. Тот осмотрел листок, передал Васе.

В общем-то, стоило ожидать... Те же синие закорючки, что и в «автобиографии», только в меньшем числе, всего полторы строки. А снизу подпись-тамга из трех синих кружков.

— Вы, Евгения, знаете арабский алфавит? — спросил Яновский таким обыденным тоном, словно интересовался, известна ли Жене таблица умножения.

— Там был наш алфавит и слова все наши, понятные. Я не знаю, что произошло с запиской и как такое могло случиться.

Вася тоже не знал... В голове крутились несвязные мысли про симпатические чернила, про исчезающие и проступающие буквы, про другие хитрые шпионские штучки, но Вася, не колеблясь, поставил этим мыслям диагноз: «Буссенаровщина пополам с майнридовщиной».

— С запиской мы разберемся, — пообещал Яновский, убирая листок. — А сейчас все-таки расскажите нам, что произошло на дороге той ночью.

Доктор Ф. Г. Колокольчиков не ошибся: истерики на сей раз не случилось. Напротив, рассказывала Женя спокойно, голосом отстраненным и равнодушным, словно пересказывала скучный фильм или неинтересную книгу.

Она уснула на сиденье мотоцикла, прижавшись в спине Тимура. Сейчас не очень понимает, как сумела... под рев мотора, на тряской дороге... Но все-таки уснула.

Снилось странное.