Темные игры

– Согласен ли ты, А-а-а… – Еще один порыв холодного ветра промчался по храмовому залу, погасив часть свечей, и седой сгорбленный жрец мучительно закашлялся, но все-таки выговорил: – … дин ир-Джантари… взять эту деву в жены… перед людьми и богами…

Отдышавшись от нового приступа кашля, жрец поднял виноватые глаза и махнул рукой – мол, вы же видите?

– Согласен! – громко и четко уронил Аледдин, сжимая руку Наргис.

Взяв с алтаря приготовленную ленту, жрец обвязал их запястья, и Наргис вздрогнула от прикосновения холодных старческих пальцев. Аледдин же спокойно принял у него чашу, отпил и передал Наргис. Вино показалось горьким и сладким одновременно. Впрочем, оно ведь таким и было, верно? Полынь и мед… Все, что могло ожидать их в будущей жизни, и что Наргис поклялась разделить с мужем.

Она заставила себя допить вино до капли и, поклонившись, вернула чашу жрецу. Вот и все?! Так быстро… Неловко дернула руку, вспомнила, что снять ленту можно лишь за пределами храма… Какая же она глупая и неловкая!

– Идем, любовь моя, – шепнул ей Аледдин, глядя сияющими глазами, что в полумраке из темно-синих превратились в черные.

– А как же плата?

Наргис в смятении обернулась к светлому пятну алтаря и темной на его фоне фигуре жреца, поднявшего руку в благословляющем жесте.

– О, не беспокойся, любовь моя, – улыбнулся ее муж. – Ему уже заплачено, причем с должной щедростью. Наши имена вписаны в храмовые книги, как положено, и перед людьми и богами мы теперь одно целое. Ты озябла? Ничего, сейчас вернемся в паланкин, там есть накидка потеплее. Моей жене никогда не придется мерзнуть.

Он свободной рукой поправил на ней плащ, ласково коснувшись волос, и Наргис окатило горячей сладкой волной. Жена! Она его жена, как странно понимать это… Как восхитительно! Слишком долго она была фальшивой невестой, пора забыть это, сбросить нелюбимую память, как змея сбрасывает старую шкуру! Она жена своего мужа, лучшего мужчины на свете… Доброго, честного, верного!

Связанные, они прошли весь храм, и тяжелая дверь закрылась за их спинами. На пороге храма Аледдин развязал ленту и, улыбаясь, спрятал ее в кошель на поясе. Наргис отчаянно покраснела – этой лентой обматывают запястье девушки, впервые взошедшей на брачное ложе, чтобы привязать ее сердце к мужу. Паланкин, в котором они приехали, стоял возле храма, и четыре могучих носильщика подхватили шесты, едва Наргис, смущенно пряча взгляд, села на плетеную лавку напротив Аледдина. Напротив мужа! Надо привыкать называть его так.

Сняв плащ, она вернула его Аледдину, а он подал ей нарядную накидку из вишневой шерсти, отороченную белым мехом, в которой Наргис мгновенно согрелась. Слегка покачиваясь, паланкин плыл по ночным улицам, супруг не сводил с нее нежного горячего взгляда, и Наргис все с тем же сладким нетерпеливым стыдом задумалась, где же будет их первая ночь. Неужели в дороге? И как они туда отправятся?! Где обещанные лошади?

Но если она спросит об этом, вдруг Аледдин оскорбится? Хорошая жена доверяет мужу и не задает вопросов, что он намерен делать. Мужчина сам обо всем позаботится, а женщина должна быстро и старательно выполнять его распоряжения. И Наргис постарается быть очень хорошей женой! Но… как она может заботиться о муже, если ничего не знает наперед? Им ведь понадобятся вещи в дорогу, взял ли он все необходимое?

– О чем ты думаешь, любовь моя? – прервал Аледдин ее неуверенные размышления.

– О нас, – улыбнулась Наргис. – О тебе и обо мне. И о дороге, – все-таки решилась она. – Ты ведь сказал, что мы поедем верхом…

– Я передумал, мой изумруд, – нежно улыбнулся Аледдин в ответ. – Тарисса слишком далеко, тебе будет тяжело вынести такой путь без охраны и слуг, без удобств, которых ты достойна. Не беспокойся, я обещал показать тебе этот прекрасный город и покажу непременно. Скажем, в следующем году. Конечно, если ты не будешь к тому времени в тягости. Весной мы возьмем самый лучший паланкин и отправимся посмотреть на белоснежные башни Тариссы. А заодно навестим моего драгоценного брата. Уверен, он будет счастлив поздравить нас.

– Брата?

Наргис подняла руку ко рту. Ей показалось, что мягкое ласковое тепло накидки превратилось в оковы, сдавившие грудь. Аледдин напротив улыбался, и тени от лампы, подвешенной к потолку паланкина, ложились на его лицо. Знакомое… и чужое одновременно.

– А ты до сих пор думаешь о нем? – насмешливо спросил он и чуть наклонился вперед. – О моем дорогом братце? Надеешься, что у него хватило смелости приехать и вырвать свою любовь из лап злого чародея? Прости, мой изумруд, но все, на что способен мой брат – это посылать тебе письма, такие сладкие, будто написаны медом на розовых лепестках.

Наргис заколотило от холода, который пронизал ее насквозь, но вместо того чтобы закутаться теплее, она рванула накидку, пытаясь из нее выпутаться.

– Не может быть… – прошептала она, глядя на… Джареддина.