Темные источники

Единодушный вопль отвращения был ответом на ее слова. «Она снова объединила их в своем торжестве, нет – в их общем торжестве», – подумал Вилфред. В том-то и смысл того, что она делает: им кажется, будто они сами причастны к происходящему. Эта мысль засела в нем. Мастерица на все руки эта Кристина, его тетка Кристина, которую он когда-то любил. Она и в Судный день будет с такой победоносной уверенностью распоряжаться своей лютней или своими кастрюльками, что отвратит гнев господень. И тут на мгновение его кольнуло воспоминание, как однажды весенним вечером он застал ее, одинокую, в слезах, на ступенях веранды, а доносившиеся к ним из комнат отзвуки детского бала надували парусами легкие занавески.

– Неужели ты сама изобрела все эти блюда из селедки? – восторженно спросил он со своей неизменной склонностью переигрывать. Он знал, что это будет истолковано превратно и они решат, будто он их дурачит. Но теперь она чувствовала себя уверенной и спокойно взглянула в его сияющее лицо.

– Дорогой мой мальчик, сама я вообще ничего не изобрела, – сказала она. – И по правде сказать, я терпеть не могу, когда вещи выдают себя не за то, что они есть на самом деле. Как, впрочем, и люди, – добавила она.

Они постояли вдвоем в стороне от всех. Фру Саген с напряженным любопытством разглядывала столы, где стояла еда, которой, судя по всему, вынуждены питаться другие люди: для нее это было равносильно путешествию к дикарям в неведомые страны.

– Вот как, – неуверенно отозвался он. – И люди также?

– Да, – подтвердила Кристина без улыбки. – Суррогаты – самая скверная штука на свете, но они, безусловно, необходимы, даже если люди, подобные вам...

– А ты сама, Кристина? – поддразнил он ее. – Сама ты часто ешь селедку?

– Ем – но только в виде селедки, – ответила она в том же тоне. – Я люблю, чтобы селедка была селедкой. – Нынче вечером во всем, что она говорила, был какой-то скрытый смысл. А может, она так говорила всегда. Все это было давным-давно. Он вспомнил ее маленькую комнату на Арбиенсгате, навеки пропитавшуюся ароматом какао. Вспомнил, что она завела себе собачонку... Неужто она вот так и живет среди своих почитательниц, всегда окружена и всегда одна-одинешенька?

– Надеюсь, ты проведешь этот вечер со мной и с мамой, – предложил он неожиданно для себя самого: у него были совсем другие планы.

Она посмотрела на него, тоже с неожиданной нежностью.

– Думаешь, это будет удобно, Вилфред?

Он за руку вытянул мать из женской толпы.

– Кристина пойдет с нами! – восторженно сказал он. Фру Саген тотчас выказала радость, какую от нее ждали. – Мы угостим ее селедкой! – негромко и весело воскликнул Вилфред. Он хотел нынче вечером доставлять радость им обеим. – Только имей в виду – селедкой, которая будет селедкой... – Он бросил заговорщический взгляд на Кристину, которая засмеялась в ответ.

Мать покосилась на них с подозрением. Ее всегда пугали приливы его восторженности. «Он никогда не умеет вовремя остановиться», – говорил дядя Мартин.

– Насчет селедки ничего обещать не могу, – спокойно ответила она. – Но что верно, то верно, Кристина, у тебя золотые руки. За что ты ни возьмешься, все у тебя спорится. Неужели ты проделываешь это каждый вечер?

– Три раза в неделю, дорогая, – ответила Кристина, умеряя ее восторги, но обрадованная похвалой. – А по утрам мы готовим настоящую еду, которую распределяем среди самых нуждающихся.

Вилфреда кольнуло в сердце. Он подумал о своих приятелях и о многих, многих других завсегдатаях ресторанов, расположенных в пяти минутах ходьбы отсюда. Наступал тот самый час, когда обеденные залы заполнялись до отказа и усталые официанты, с потускневшей улыбкой подносящие шампанское бледнолицым бездельникам, которые проводят время на бирже и у неумолкающих телефонов, всерьез брались за дело. Его место за столом, за любым столом, где поднятая рука означает: еще шампанского, сейчас пустует. Он вызвал бы Селину – девушку с дразнящими волосами и дразнящим телом. Но сейчас ему не хочется предавать своих. Он вернулся в свое благонравное детство, в ту его часть, где все было благонравно.

После ухода Кристины – она была верна себе: не хотела, чтобы ее провожали, – мать и сын сидели в эркере, глядя на море. Все лебеди-лодки уже стояли на причале, покрытые брезентом: детям пора спать. Она налила ему стакан неприкосновенного виски дяди Мартина, того, которым он снабжал ее для своих личных надобностей. Звук капель, льющихся в стакан, один нарушал тишину в комнате.

– Сама не знаю, – сказала она с легкой улыбкой в голосе и с легкой печалью, уместной после интересно и приятно проведенного дня, в котором участвовало прошлое.

– Чего ты не знаешь, мама?

– Да нет, я просто подумала, забыла о чем... Как по-твоему, ей это доставляет удовольствие? – И фру Сусанна вдруг взглянула прямо в глаза сыну, чтобы наконец что-то узнать – наконец и ей этого захотелось.