Темные кадры

Новая квартира полностью соответствует моему представлению о том, где должна жить жена арестанта.

Мне есть что сказать, и немало. Я не говорю ничего. Беречь себя. Экономить силы для судебного процесса.

Чтобы получить право прийти к ней в эту халупу как можно скорее.

44

Все знают, что бывают дни, когда все складывается хорошо, и дни, когда все складывается плохо. Желательно, чтобы день, когда вы должны предстать перед судом присяжных, был днем, когда все складывается просто превосходно. И таких дней мне потребуется минимум два ввиду предполагаемой продолжительности процесса.

Люси пребывает в возбужденном состоянии. Она больше не упоминает Сент-Роза, который сложил оружие после моего последнего подвига. Странным образом, насколько присутствие этого фантома рядом с Люси меня раздражало (особенно когда я узнал, что у него исключительно высокие гонорары), настолько я впадаю в легкую панику, когда вижу ее предоставленной самой себе в принятии всех решений. То, что она сказала мне шестнадцать месяцев назад о необходимости привлечь настоящего профессионала для моей защиты, теперь приобретает совсем иной смысл. Люси меня умиляет, ее тревога так трогательна. В прессе часто подчеркивалось, что мой адвокат – моя дочь. Многочисленные ее фотографии публиковались с подписями, способными вышибить слезу у любого. Я знаю, что она это ненавидит. Она не права.

По мере приближения начала процесса моя тревога росла, но Люси объяснила мне, какую линию защиты выбрала, и я снова уверился в том, что в свое время принял правильное решение. Говоря упрощенно, существуют две возможные стратегии: политическая или психологическая. Люси уверена, что генеральный прокурор выберет первую. Она же остановилась на второй.

Зеленый свет по многим направлениям.

Пресс-конференция Александра Дорфмана вызывала единодушное одобрение. Этот великолепный жест тем более высоко оценили, что ни Дорфман, ни любой из его подчиненных больше не дали ни единого интервью. Столь крайняя сдержанность подтверждала – если только в подтверждении была необходимость, – что их поступок был совершенно бескорыстным и диктовался исключительно гуманными соображениями. Некоторые газеты выказали постыдный скептицизм, предположив, что за ним скрывались некие тайные и подозрительные мотивы. Но к счастью, основная часть прессы двинулась вслед за телевидением: в этот напряженный период, отмеченный множественными трудовыми конфликтами, в обстановке почти постоянного противостояния руководства и работников, филантропическое решение, принятое «Эксиаль» и его сотрудниками, бросало новый свет на социальные отношения. После двух веков классовой борьбы, деморализующей и смертоносной, факел единения озарил сердечное согласие, отметившее между владельцами, рабочими и служащими столь долгожданный исторический момент примирения.

Параллельно «Эксиаль» все же подтвердил мне, что я должен буду вернуть все деньги.

Вторым позитивным моментом накануне процесса стала резкая перемена в поведении «Фармацевтических перевозок». Сначала Люси подумала, что мой статус социального героя сделал их позицию морально затруднительной и они опасались провала в суде, но недавно мы выяснили истинную причину такого крутого виража: их главный свидетель Ромен внезапно ушел с предприятия и даже отказывался отвечать на настойчивые послания своего бывшего работодателя. Люси все разузнала. Ромен уехал в родную провинцию. Он вернулся к сельскому хозяйству. Сверкающие новые тракторы, обширные ирригационные проекты, – похоже, молодой человек вынашивал честолюбивые инвестиционные планы.

Несмотря на эти обнадеживающие сигналы, Люси все еще тревожилась.

Присяжные, по ее словам, всегда непредсказуемы.

Накануне начала процесса радио– и телеканалы вернулись к преступлениям, в которых меня обвиняли, и постоянно прокручивали архивные материалы. Я так настаивал, что Люси все-таки поделилась своим прогнозом: в лучшем случае она надеялась добиться восьми лет, из которых четыре – условно.

Мой калькулятор заработал и пришел в ужас. Всего получается четыре года тюрьмы, как ни крути.

Если б я уже не сидел, я б упал. Еще тридцать месяцев здесь! Даже если мне удастся сохранить свое место в отделении для Особо Важных, я так вымотан, что…

– Я умру!

Люси положила свою руку на мою:

– Ты не умрешь, папа. Ты потерпишь. Уверяю тебя, если все получится, это уже будет настоящее чудо.

Я сдерживаю слезы.

Три ночи я не сплю. Тридцать месяцев здесь! Почти три года… Я выйду старым, совсем старым.

В результате я появляюсь в зале заседаний с опущенными плечами и восковой кожей. Специально я этого не задумывал, но впечатление произвел скорее хорошее.