Все это в один присест. Как он доволен, Шарль. И какое удовольствие говорить с ним по телефону, понимаешь, что не зря набирал номер.
– Я на автостраде, еду в Париж.
Информация должна прокрутиться в маленьком мозжечке, гребя кролем по киршу. Не дожидаясь следующего вопроса, я объясняю: Кузен, Фонтана, Дорфман.
– Ни фига себе! – зациклился Шарль в конце моего рассказа.
Он зачарован моей сноровкой. Я продолжаю отслеживать звонок Фонтана, и время мне кажется чудовищно растянутым. Спрашиваю Шарля, где он.
– Как и ты, на автостраде.
Господи, Шарль за рулем!
– Так поперло с приятелем, – продолжает он. – Позвонил я одному корешу, и представь, его зять живет в деревушке в каких-то двенадцати километрах от той заправки, где мы застряли, так он мне полный бак залил, вот это дружбан, скажи?
– Шарль… ты за рулем?
– Ну, как-нибудь доеду.
Я ошарашен.
– Я осторожно, не боись, – успокаивает меня Шарль. – Держусь правой полосы и не больше шестидесяти.
Лучше не придумаешь, чтобы тебе въехали в зад или чтобы замели полицейские.
– Но… ты на каком километре на автостраде?
– Тут я тебе ничего не могу сказать буквы на указателях такие мелкие сам понимаешь.
Могу себе представить. И ровно в тот момент, когда я ему отвечаю, я замечаю вдали перед собой его ярко-красную колымагу с ее огромными хромированными бамперами и за ней, как султан, плотную тучу белого дыма. Я слегка притормаживаю и, добравшись до него, начинаю сигналить. Он кажется совсем маленьким, словно осевшим, можно подумать, что руль выше его головы.
Ему требуется несколько секунд, чтобы оценить ситуацию.
– Это ты! Ну ни фига себе! – орет он, узнав меня.
Он вне себя от радости. Делает мне свой индейский знак. Ему жутко весело.
– Я не могу задерживаться, Шарль, меня ждут.
– За меня будь спок, – отвечает он.
Мне столько надо ему рассказать. Я стольким ему обязан. Я обязан ему неизмеримо. Если все кончится хорошо, Шарль, я изменю твою жизнь, я подарю тебе дом с подвалом, набитым киршем. Столько всего я должен ему сказать.
Давлю на газ. И мчусь. В несколько секунд белый султан и красный след его машины становятся двумя размытыми точками в моем зеркале заднего вида.
– Теперь все должно быть в порядке, Шарль.
– Ну еще бы, – говорит он, – просто в шоколадном ажуре!
«В шоколадном ажуре» – только он во всем мире еще употребляет подобные выражения. Я подвожу итог:
– Встречусь с Дорфманом, только чтобы приколотить ему яйца к столу, потом забираю Николь, и все кончено.
Он ошеломлен, мой Шарль. И счастлив.
– Я так за тебя рад, приятель. Ты это заслужил!
Услышать такое от Шарля… я в полной растерянности. Так искренне радоваться за другого – никогда еще я не встречал подобной самоотверженности.
– Ты ведь здорово его поимел того типа, как его там Монтана?
– Фонтана.
– Точно! – орет Шарль. И опять веселится вовсю, смакуя мой триумф.
Успех мне кажется несомненным. Встреча, назначенная Дорфманом, сама по себе является приказом об отступлении, едва закамуфлированной просьбой о перемирии. Я освобожу Николь, и мы вместе отправимся домой. Я все смогу ей объяснить. Мы получим компенсацию, на которую имеем полное право. Справедливая цена за все наши несчастья. Закончится наша собачья жизнь. Я хочу, чтобы Шарль был с нами. Николь он очень понравится.
– Вот уж нет, – говорит Шарль, – после такого ты должен побыть со своей дульцинеей, и тебе никто не нужен, чтоб держать свечку!
Я настаиваю:
– Я хочу, чтобы ты пришел, Шарль. Для меня это важно.
– Уверен?
Я роюсь в карманах, разворачиваю бумажку, которую мне дал Фонтана, и читаю ему адрес.
– Погоди, – говорит Шарль.
Потом:
– Эй, повторишь?
Я еще раз называю адрес, что заставляет Шарля взреветь:
– Скажи что это классно я жил в том квартале когда был пацаном ну не совсем пацаном когда был молодой.
Что ж, тем проще.
– Ладно погоди, – продолжает Шарль, – все ж я запишу номер дома а то я не уверен что запомнил.
Я представляю, как он медленно раскачивается справа налево, потом тянется к бардачку.
– Нет!
В его состоянии, если он не сосредоточится полностью на дороге, будет беда.
– Не заморачивайся, Шарль, я тебе пришлю эсэмэску.
– Как скажешь.
– Тогда сделаем так. Скажем, около двадцати тридцати, идет? А сейчас я тебя оставлю. Но я на тебя рассчитываю, ты обещал, да?