Темные объятия

Но любимой комнатой Саншайн в этом доме была небольшая комнатка рядом со спальней. Та, что когда-нибудь — быть может, очень скоро — станет детской.

— Вот так — ровно? — спросил Тейлон, удивив Саншайн: оказывается, он все-таки заметил, что она рядом.

— По-моему, просто отлично!

Обернувшись, он заметил, что она не сводит с него глаз. Точнее, не сводит глаз с одной части его тела, обтянутой черными кожаными штанами.

— Я вообще-то о картине.

— А я — о твоей попе. Но картина тоже неплоха.

Расхохотавшись, он взял у нее из рук коробку с красками, взъерошил ей волосы и поцеловал. Саншайн в ответ крепко обняла его сантиметров на сорок выше коленок.

— Лучше не надо, — голосом, ставшим мгновенно охрипшим, предупредил ее Тейлон. — А то мы сегодня больше ничего не распакуем.

— А кто нас торопит? — игриво улыбнулась она. — Что не успеем сегодня — распакуем завтра.

— Ну, раз так... — Он отложил коробку и, подхватив смеющуюся Саншайн на руки, понес ее к бассейну, расположенному в доме.

— Куда ты меня несешь? — сквозь смех спрашивала Саншайн.

— В ту единственную комнату, где мы еще не делали это!

— Ты ненасытный!

— Да, я ненасытен и свиреп!

В столовой они остановились. Здесь Саншайн попросила опустить ее на пол и взяла со стола какой-то маленький сверток.

Затем Тейлон перекинул ее через плечо и со смехом понес в заднюю часть дома.

Потом он осторожно опустил смеющуюся Саншайн на бортик возле бассейна.

— Что это? — спросил он, когда Саншайн протянула ему сверток.

— Подарок на новоселье.

Он открыл — и увидел диспенсер для пастилок в виде головы Эдди-Монстра^[41].

По лицу Тейлона расплылась широкая и радостная улыбка.

— Не могу поверить! Где ты нашла такой редкий экземпляр?

Вместо ответа Саншайн поцеловала его ладонь, на которой багровел причудливый шрам.

Этот шрам — от камня, в котором хранилась душа Тейлона, — предназначался ее руке. Но в ту же ночь Тейлон исцелил Саншайн, взяв на себя ее рану.

— Люблю тебя, Тейлон! — прошептала она. — Ты не представляешь, как я тебя люблю!

Он погладил ее по щеке. Светло-карие глаза его сияли нежностью.

— И я тебя люблю, Саншайн. Спасибо тебе за силу и смелость... и еще за то, что ты перестала есть соевый сыр!

Она рассмеялась и прильнула губами к его губам.

Оторвавшись от нее, Тейлон заметил коробку, принесенную ею сюда несколько минут назад. В ней лежали вещи со стола Тейлона и среди прочего — шкатулка с торком Ниньи.

— Думаю, мне стоит кое-что сделать. — Сняв ожерелье со своей шеи, он положил его рядом с ожерельем Ниньи.

Саншайн, нахмурившись, следила, как он со шкатулкой в руках идет к задней двери, выходящей на болото.

— Что ты делаешь?

— Хочу навсегда похоронить прошлое. Как бы я ни любил Нинью, тебя люблю сильнее — и не хочу, чтобы ты сомневалась во мне и спрашивала себя, в чьи глаза я смотрю, когда занимаюсь с тобой любовью.

И он размахнулся, чтобы бросить оба ожерелья в болото.

Но Саншайн удержала его руку. Она, как никто, знала, что для него значат эти ожерелья, — и не хотела, чтобы он расставался с ними ради нее.

Поцеловав его в губы, она взяла шкатулку у него из рук.

— Тейлон, я никогда не усомнюсь ни в тебе, ни в твоей любви!

Она достала его торк и снова надела ему на шею.

Он нежно улыбнулся — и надел на нее женское ожерелье.

Как всегда, внутри у нее сладко заныло от его ласковых прикосновений.

Глядя ему в глаза, она вспомнила их первую встречу. Тот вечер, когда его сшибла карнавальная платформа.

Строго говоря, за все, что натворил Дионис, Саншайн следовало бы его ненавидеть.

Но она была благодарна взбалмошному богу — ведь, если бы не он, эта история окончилась бы совсем по-другому.