– Да, говорил, помню, что говорил, – проговорила я тихим, успокаивающим голосом, протягивая руку, чтобы отстегнуть его ремень безопасности. – Что-то болит? Переломов нет?
– Плечо. Болит. – Он прикрыл глаза, превозмогая эту боль. – Толстяк? Остальные?
– Мы в порядке, – отозвался Толстяк, и его голос прозвучал неожиданно бодро, хотя немного гнусаво. Когда парень повернулся к нам, я увидела, что из носа у него течет кровь. – Думаю, у него вывихнуто плечо. Руби, ты нигде не видишь моих очков? Когда подушки безопасности надулись, они с меня слетели.
– Что случилось? – спросила Вайда, показав на огонь. – Как это…
– Пуля в бензобак – удачный выстрел, – раздался голос Коула у меня за спиной.
И вряд ли кто-то сейчас задумался бы о том, насколько неправдоподобно это прозвучало – ребята были слишком ошарашены или слишком перепуганы.
Коул отпихнул меня плечом и сам занялся водительской дверью. А я обежала машину и с усилием распахнула пассажирскую и опустилась на колени. Я шарила руками по ковру, пока мне не попались очки Толстяка. Или то, что от них осталось.
– Ты нашла их? – спросил он. – Что с ними?
Я подняла искореженную оправу и выпавшие из нее потрескавшиеся, но целые линзы и показала их Вайде. Она проявила редкое для нее сочувствие – похлопала Толстяка по плечу:
– Ага, Бабуся, она нашла их.
Раздался скрежет металла по металлу, и дверь с водительской стороны наконец открылась. Лиам повернулся на бок, пытаясь вытащить левую ногу, зажатую покореженной приборной панелью. При этом он постоянно прижимал левую руку к туловищу, стараясь не потревожить ее.
– Черт побери, дурачок, – едва сдерживая эмоции, сказал Коул, который попытался отогнуть панель, чтобы помочь брату. – Черт тебя побери, неужели так сложно не дать себя убить в мою смену?
– Стараюсь, – выдавил Лиам сквозь стиснутые зубы. – Боже, это больно.
– Дай мне руку, – попросил Коул. – Будет фигово, но…
– Сам справишься? – спросил Толстяк. – Убедись, что ты правильно стоишь…
Не знаю, что было хуже – звук, с которым плечо Лиама встало на место, или вопль, полный боли, который за этим последовал.
– Нам нужно
– Очки, – попросил Толстяк, вытянув руку туда, где, по его мнению, стояла я.
Вайда взяла его под локоть и забрала у меня погнутую оправу. Я на секунду задержала Ви – просто убедиться, что она не пострадала. Потрепанная, в ссадинах, но крови нет. Какое это, черт побери, чудо…
– Знаешь, Бабуля, – раздался голос Вайды, и я невольно прислушалась, – а ты не так уж плохо держался в кризисной ситуации.
– Я не вижу твое лицо, поэтому не могу понять, насколько искренне ты говоришь, – отозвался Толстяк.
Забросив на спину рюкзак, я подскочила к Коулу, который помогал хромающему Лиаму обходить тела убитых. Я не могла заставить себя посмотреть на них или подумать, что Коул сделал с ними в момент ярости. Лиам прижимал пострадавшую руку к груди. Я обхватила его за талию, чтобы помочь ему держаться на ногах – но на самом деле, чтобы самой убедиться, что с ним все в порядке. Что он жив.
Лиам наклонился ко мне:
– Поцелуй меня снова.
Что я и сделала, мягко и быстро, прямо в тот уголок губ, где виднелся маленький белый шрам. Заметив выражение моего лица, он добавил:
– Жизнь в одно мгновение пронеслась перед глазами. И в ней было недостаточно поцелуев.
Коул фыркнул, но его тело по-прежнему было скованным от гнева, которому он не мог дать выход.
– Ничего себе, малыш. Обычно ты так складно не выражаешься.
Мы подняли Лиама в кузов пикапа и положили рядом с Толстяком, который стиснул в кулаке остатки разбитых очков.
– Вот черт, – выругался Лиам, увидев эту картину. – Мне жаль, приятель.
–
Коул вытащил из-под брата кусок ярко-синего брезента и накрыл всех троих.
– Это еще зачем? – спросила Вайда, сразу же попытавшись сесть.
– Лежите и не высовывайтесь. Мы постараемся убраться как можно дальше отсюда, а потом сменить машину. Не исключено, что они следят и за этой.
– Я хотела бы официально заявить, что это чертовски хреново.
– Принято, – кивнул парень, поднимая борт кузова.