Темные пророчества (сборник)

– Значит, домой нельзя, – подытожил незнакомец. Найдут шканы своих мертвыми – уж доищутся, кто их упокоил. Тогда тебе несдобровать. Слушай, как тебя…

– Гриньша я, – назвался мальчик, исподлобья разглядывая незнакомца. Тот бы долговяз и широк в плечах. По тому, как уверенно ухватил шканский меч, чувствовалось, что к оружию привычен. Лица Гриньша разглядеть толком не мог, видел лишь силуэт.

– Гриньша – это по-простому, – поправил пришелец. – Григорием тебя звать. Вот что я думаю, Григорий…

Незнакомец на минуту задумался, потом твердо закончил:

– Григорий Ярославич. Помню отца твоего, Ярослава, боярина Прохора сына. Вот что я думаю – дед неспроста тебя с собою взял. Думал, должно быть, что вместе с нами пойдешь. Значит, так тому и быть. Тебе что со мной, что без меня – все опасно. Ну а мне без помощника не управиться. Идем…

– Куда идем? – насупился Гриньша. – А дед?

– Куда идем – по пути расскажу. А дед…

Незнакомец обернулся к деду Прокше, поклонился в пояс и произнес медленно:

– Ты уж извини меня, боярин Прохор Еремеевич. Не серчай, а только не могу я нынче о тебе позаботиться, как след… Если живым останусь… Если бывать такому чуду – непременно разыщу твои косточки и схороню по обычаю древнему. А теперь прощай… Идем, Григорий!

Не тратя больше слов, незнакомец повернулся и размашисто зашагал прочь от горелого дуба, заткнув за пояс шканский меч. Гриньше ничего не оставалось, как припустить следом… Мальчик шагал вслед за нежданным проводником, стараясь не отстать. А лес вокруг шептал, скрипел и булькал – чем ближе к светлому часу, тем обильнее роса стекает по ветвям, собирается в развесистых широченных лопухах, разливается между узловатых древесных корней, уходит в мягкий слой хвои, пружинящий под ногами… Так покойно кругом, и так страшно…

Капли все обильнее падали на Гриньшу, мальчик натянул капюшон – но одежка быстро пропиталась водой и помогала слабо, вскоре путники вымокли до нитки. А незнакомец – хоть бы что, знай шагает себе… Гриньша только теперь, на исходе часа ходьбы по мокрому лесу, вспомнил, что не знает, как зовут спутника.

И уж собрался спросить, но тот остановился и поднял руку:

– Стой! – Гриньша послушно замер. – Дай сообразить… Эк тут все переменилось… Ага, вон она, просека. Давай-ка за мной…

То, что странный человек назвал просекой, скорее напоминало обычный лес, хотя деревья в указанной стороне и впрямь росли не так густо, как обычно в здешней чащобе. И деревья-то все молодые, догадался Гриньша – после Завоевания выросли… Значит, была просека… При Яриле была. Набравшись смелости, мальчик догнал спутника, и, стараясь заглянуть в лицо сбоку, спросил:

– Дядь… А звать-то тебя как?

– Волхвом люди кличут.

Опасная кличка. Кто волхвом назовется – тому не жить, шканы уведут, точно.

– А…

– Погоди, Григорий, – остановил следующий вопрос Волхв. – Сейчас привал сделаем… Отдохнем, поговорим. Вот избушка-то.

Темное пятно в стороне от просеки оказалось покосившимся срубом. Странник толкнул низенькую дверь и нырнул, согнувшись, внутрь. Гриньша неуверенно заглянул следом, в лицо пахнуло теплой прелью…

В темноте затеплилось крошечное пятнышко – словно у Волхва в ладонях загорелся живой огонек. Гриньша сморгнул – странный человек поставил на стол крошечную плошку с тлеющим фитилем. Когда разжечь-то успел, вроде ведь и кремнем не стукнул…

– Заходи, – кивнул Волхв, – и дверку прикрой.

Гриньша протиснулся в затхлое нутро, раскисшая тяжелая дверь сама затворилась со скрипом за спиной. Мальчик стянул капюшон, распустил узел у горла и присел, всматриваясь в лицо нового знакомца. Тот, не глядя на младшего товарища, расстелил на столе тряпицу и выложил сухари. Толком лица мужчины было не разглядеть – закрывали влажные кудри с обильной проседью. Гриньша засуетился – у него в котомке был сыр и несколько ломтей хлеба. Когда поднял глаза, Волхв развесил на стене промокший плащ и тоже присел к столу. Теперь только мальчик рассмотрел спутника как следует: чертами тот напоминал более всего хищную птицу. Все в его лице было тонким, острым, злым. И нос, и подстриженная бородка, и глаза – малость раскосые, пронзительные.

Гриньша по примеру спутника развесил мокрую накидку и вернулся к столу.

– Ешь, – бросил ему Волхв. – Потом поспим часок – и в путь.

– Дяденька Волхв, а куда мы идем?

– Мы?.. А у тебя есть, где схорониться? Родня или знакомцы дедовы?

– Не… Одни мы были с дедом… – протянул Гриньша. Потом, помолчав, добавил. – Всегда.

Сколько мальчик себя помнил, они с дедом жили в Мушанке, хотя… Иногда, пожалуй, в голову приходили какие-то смутные образы – широкие чистые горницы. Не деревенские, с высокими сводами. И было там почему-то очень светло. Странно, в общем, все это было – и помнишь, и не помнишь одновременно… А в Мушанке их с дедом звали «чужинцами» – за глаза, когда дед Прокша не слыхал.

Волхв в ответ кивнул: