Темные силы

Но тут же я отстранение подумала, что мне повезло — у меня такие друзья, а у них такие возможности. А вот если бы на моем месте была, скажем, воспитательница детского сада, друзей в уголовном розыске не имеющая, а имеющая, кроме своих проблем, всего лишь таких же беспомощных подружек? Ей бы оставалось только присматривать себе товар в магазине похоронных принадлежностей и выбирать расцветку.

Потом мне пришло в голову, что это — своего рода социальное страхование, на которое имеют право работники прокуратуры: в случае гибели или увечья при исполнении служебных обязанностей прокурорскому работнику или его семье государством выплачивается приличная сумма, а в случае вот такой угрозы, когда государство или его отдельные представители в лице нашего слишком умного прокурора не желают вмешиваться, на помощь приходят связи, которыми ты оброс за время, проведенное в следственных кабинетах тюрьмы, на местах происшествий и в секционных морга.

После их ухода я неимоверным усилием воли заставила себя открыть сейф, достать дела на сроках и написать туда кое-какие бумажки. Подчисткой «хвостов» я героически занималась до обеда, пока отвращение к этой деятельности не захватило меня целиком. И когда я засовывала бумаги обратно в сейф, на глаза очень своевременно попалась копия моего выстраданного ответа Марине Маренич.

А не улизнуть ли мне в морг под благовидным предлогом личного вручения этого письма, пришла мне в голову спасительная мысль. Я доплелась до приемной, с облегчением узнала, что письмо еще лежит в отправке, а начальник на коллегии в городской прокуратуре. И хотя, по словам Зои, он велел всем к его возвращению быть на своих местах и дожидаться, пока он не доведет до сведения коллектива руководящие решения коллегии, я записалась в журнал учета ухода и пошла к остановке маршрутки.

Было пасмурно, и солнце, тускло просвечивающее сквозь рваную дымку облаков, почему-то ужасно напомнило мне луну, пострадавшую вечор в пьяной драке, и мой жуткий сон, в котором фигурировал безуспешно разыскиваемый мной сатанистский идеолог.

Вдруг потемнело еще больше; подошла маршрутка, народ стал проталкиваться в ее узкое чрево, меня пихали со всех сторон, и среди толпы мне стали мерещиться зловещие фигуры в сутанах. Я крутила головой во все стороны, успевая заметить, что та фигура на самом деле была молодым человеком в длинном темном плаще, а эта — дамой в вязаном кардигане до пят. Обман зрения; или с головой что-то не то?..

В маршрутке, затиснутая в угол потным дядькой, я соображала: интересно, а в Церкви Сатаны есть какая-нибудь униформа для персонала? Почему-то опять мерещилась дурацкая сутана и чей-то здоровенный зуб вместо креста на цепочке.

В морге я пробилась к служебному входу сквозь скорбно молчащую толпу родственников усопших, и пошла по длинному, пахнущему формалином коридору мимо дверей с табличками. Марина, хоть и исполняла обязанности заведующего, осталась сидеть в своем кабинете, за столом напротив моего мужа.

Оба обрадовались, вскочили и захлопотали. Сашка поставил чайник, а Марина достала завернутые в кальку пироги собственной выпечки. Они сдвинули со стола рентгеновские снимки костей и фотографии рваных ран, вместо салфеточек разложили чистые экспертные бланки со схемой человеческого остова, на которых рисуют расположение повреждений на трупе, и мы славно почаевничали, после чего я вручила Маринке письмо прокурора с моими извинениями.

— Не переживай, Маша, — утешила меня Марина. — Мы все к идиотизму привычные.

— Ничего подобного, — возразила я. — Мне посчастливилось некоторое время проработать в атмосфере здравого смысла. И привыкать к тому, что здравый смысл — это плохо, а идиотизм — хорошо, я не собираюсь.

Как всегда, когда я оценивала изменения, произошедшие в родной конторе, я расстроилась; Сашка, внимательно на меня поглядывавший, встревожился, но тут, к счастью, очень вовремя на огонек забрел толстый, но милый эксперт Панов. Он рассказал пару сомнительных анекдотов с танатологическим душком, после чего разговор перекинулся на события последних дней, причем эксперты проявили полнейшую осведомленность. Я укоризненно посмотрела на Сашку, но Марина, уловив мой взгляд, тут же на меня накинулась:

— Что ты зыркаешь? Что ты на него зыркаешь? Ты хотела, чтобы он молчал в тряпочку? Мы, между прочим, за тебя переживаем! И придурка этого надо ловить, а то он таких дел наворочает!

— А толку? — возразила я. — Толку ловить его, если потом все равно придется отпускать?

— Маша, а ты не хочешь с психиатрами поговорить? — спросил Панов, шумно прожевав гигантский кусок пирога. — Марина, а ты капусту ошпариваешь для начинки, или тушишь? —попутно уточнил он.

Марина отняла у него последний ломоть, завернув его в кальку и вручив мне:

— Это Лешечке Горчакову. Довезешь? Интересно, кто из них больше ест: Лешечка или этот оглоед? — она кивнула на Панова, который запил пирог бадьей горячего чая и теперь отдувался, как кит, которого выбросило на берег.