Темные тени нехорошей квартиры

– Тема интересная. Как-нибудь обсудим ее подробнее. Как теоретик я тоже бесподобен. Слушай, я вот что решил. Давай я стану твоим клиентом? Мои захотели собаку взять, я только сейчас сообразил, что ее нужно кормить. Они витают в облаках и об этом не догадываются. Закажи самый лучший собачий корм. Ты же знаешь какой, да?

– Конечно! Он такой один, и именно его сегодня не поставили! Звоню, скандалю. Не берите собаку на праздники, потом привезут.

– Теперь мне еще больше жалко эту неизвестную пока собаку. Может, ей придется голодать где-то. Я закажу, а там – как получится.

– Какого размера собака? Какой породы? – деловито спросила Марина.

– Кто бы знал. Мой сын должен влюбиться в нее, а она в него. Такие условия.

– Ладно, это все неважно. Делаем заказ для мелких пород, но больше всего этот корм нравится крупным. Мясо туда еще добавляют совсем безумные собачники.

– Чтоб я так жил, как собаки безумных собачников. И мясо мы у тебя закажем?

– А то! Есть очень хорошее. За такие деньги больше нигде не найдешь.

– Ты – клад, – восхитился Сергей.

Марина блеснула темным, горячим взором и вздохнула.

– Адрес давай. Я женщина настойчивая. Ради чужого мужа добью сейчас поставщиков. Привезут как миленькие. Боятся они меня.

– Уважают, – нежно поправил Сергей.

Глава 21

Петр Романов вышел из машины во дворе красивого нового дома в тихой нише переулка Сивцев Вражек. Было не очень поздно, но практически все окна оказались темными. Хороший дом, жильцы его купили или получили здесь квартиры по случаю, а живут на виллах Ниццы, Майами или на своем острове. Этих владельцев немного, Петр скупил их квартиры с выгодой для них в течение двух лет. Дом оказался, наверно, не слишком счастливым, поскольку практически у всех владельцев возникли проблемы, с которыми лучше не возвращаться на родину. Предложение Петра оказалось им весьма кстати. Петр подумал и решил мысль об острове проанализировать отдельно. Нора нужна каждому зверю. Все время торчать на виду – отнюдь не отдых, это становится болезнью. Петр замечал ее у знакомых. Он сам к этой человеческой слабости относился с брезгливостью. Он не знал, имеет ли отношение к династии Романовых, но ему часто казалось, что точно – да. Он ощущал между собою и другими людьми некую дистанцию. Большинство из них ему, разумеется, было глубоко безразлично, он, как все богатые люди, в основном общался со своим кругом и страстно презирал этот самый круг. Как можно быть такими темными в наше время, такими ограниченными, так суетиться под клиентом ради любой выгоды. Петр себя уважал. Он не хотел ни от кого зависеть. Он не всегда был богатым, у него имелось настоящее образование врача-гинеколога, он, возможно, достиг бы высот в своем деле, но получилось иначе. Появилась возможность заниматься бизнесом исключительно в своих интересах, и он старался использовать этот шанс на полную катушку.

Он прошел, не здороваясь, мимо молчаливого охранника в эксклюзивного дизайна холл, поднялся в огромном скоростном лифте на четвертый этаж, открыл входную дверь единственной квартиры на площадке. Щелкнул выключателем и оказался в заваленной всяким тряпьем прихожей. Раздраженно разбрасывая ногами шубы, платья, женскую обувь, прошел на кухню, вынул из пакета и положил на большой стол из дорогого дерева упаковки сухих хлебцев, пакет с яблоками и поставил три большие бутылки воды.

– Ах, это ты! – раздался за его спиной звонкий женский голос. – Я думала, что сейчас ночь. Слышу, кто-то вошел. Петя, я тебе все время звоню. Но я забыла твой рабочий телефон. Он висел у меня на стене, а потом бумажка исчезла. Ты понимаешь, все время что-то исчезает.

Петр не сразу повернулся. Ему всегда требовалось сделать усилие, чтобы посмотреть на нее. Она стояла на пороге, очень худая, в дорогой и свежей ночной сорочке – их у нее было сотни, – с белоснежными, коротко подстриженными волосами – он сам ее стриг, – и смотрела своими большими бледно-голубыми обезумевшими глазами. Если бы не этот взгляд, не полуоткрытый вялый рот, не сжавшаяся, как смятый лист бумаги, кожа на лице, сохранившем прежний овал… В полумраке она иногда казалась такой, как в его детстве. Не красавицей, но изысканной, стройной, ухоженной блондинкой. Он очень хорошо помнил свою мать в молодости. В деталях и подробностях. Она была сексапильной, игривой, веселой и властной. Она была безудержно ненасытной, как Мессалина. Запомнить всех ее мужчин не было никакой возможности. И забыть ее и себя в то время немыслимо при всем его желании.