Темные тропы

Лишь малыш, проснувшись, хмурил лоб, что-то разглядывая прямо перед собой, невидимое никому, кроме него. А потом, придя к какому-то решению, сморщился, открыл рот и – заревел, стремясь догнать в отчаянности крика мать. Лилия тут же вскочила, будто её вытолкнуло что-то из постели, одни прыжком оказалась у колыбельки, выхватила малыша, тут же вывалила из выреза платья грудь, строго велев своему стражнику:

– Отвернись, бесстыдник!

А Пад с огромным удивлением посмотрел на меня. Пожимаю плечами, указываю себе на пах, потом двумя пальцами изображаю ножницы и мотнул головой, типа – не желаешь? Пад замахал руками, засучил ногами, забыв, что сзади – и так – стена.

И его нелепость разрядила обстановку. Я снова напяливаю на себя «прозрачность».

– Ничего нет! – ахнула Пламя. – Будто и не было!

– Фух! – выдохнула Лилия, рухнув на постель Пламени. – Немой, ты меня с ума сведёшь!

– Что-то от всего этого я проголодался, – пыхтя, сказал Пад, поднимаясь. – Госпожа, дозволь велеть накрыть обед!

Лилия махнула рукой, но уже в спину Пада, что и не ждал её отмашки – сразу начал отпирать засовы, подвинул растерянную сиделку, прикрыв дверь, велел ей:

– Жди, позовут.

А в это время Лилия, строго взглянув на девочку, что мялась, не зная, куда себя деть, стала ей внушать:

– Я тебя приняла в семью – для пригляда за моим сыном и помощью в обиходе нам, с дочерью. Поняла?

Девочка судорожно кивает:

– Всё, что происходит меж нами, всё, что говорится тут – не для чужих ушей. Тебе понятно? Или велеть Немому тебе проткнуть уши и отрезать язык?

– Не стоит, госпожа, мой язык будет надёжно зажат моими зубами! – вдруг затараторила девочка, сложив руки, как при молитве, и часто кланяясь. – А мои уши умеют слышать только то, что обращено прямо ко мне. А глаза мои умеют видеть только то, что нужно. Я не доставлю вам хлопот, добрая госпожа! И не пугайте меня Немым. Я его не боюсь. Он совсем не такой страшный, каким кажется.

Мы втроём переглянулись и как начали ржать! Аж с грохотом ступеней прилетел Пад.

Глава 9

Остаток дня прошёл планово. Лилия готовилась к вечеру, старалась привести себя в надлежащее состояние сознания и духа, а внешность – в надлежащий вид. Девочки тихо, чтобы никого не отвлекать – знакомились, перешёптывались. Помогая барыне всем, чем могли. Малыш, уже привычно – обратно стал изображать фикус на подоконнике – стал растением. Спал, ел да молча лупил глаза в одному ему видимые мультики. Пад – натрескавшись, дремал. Ну а я – всеми силами старался разобраться в себе, освоить все эти вновь поступившие данные. Естественно, впав в медитацию, что извне казалась дремотой.

Видел я, и хорошо видел, взгляды, что с определённой периодичностью барыня бросала на меня. Оценивающие взгляды, взвешивающие. В конце концов, она озвучила свои размышления. Что я как первичный половой признак – штука, безусловно, нужная, изредка – незаменимая, но на людях её демонстрировать постыдно. Потому я остаюсь с Бозой и малышом на хозяйстве. Цепным псом, охранять помещение.

В ответ я пообещал, что буду горько плакать, навзрыд и в голос, что меня не взяли на столь скучное мероприятие по обжиралову, пьянству, на выставку спесивой чванливости. Похоже, к моему юмору стали привыкать – улыбаются. Желаю Лилии успеха в переговорах, сдавая с потрохами её партнёра по переговорам, сказав, что Волчица испытывает искреннюю симпатию к Лилии, но твёрдо помнит об интересах Дома. Но поинтересовался, через Пламя, что там за история произошла меж её сыном и молодой Волчицей?

– Да мой, дубинушка медноголовая, влюбился в сестру друга, Волчонка, а она – вертихвостка – поиграла, да упорхнула. В чужую постель. Сука она течная, вся в мать! – махнула рукой Лилия и ржёт. – А мальчик мой так страдал, так страдал!

Потом лицо её исказилось сложной гаммой чувств:

– Пока отца младшенького моего не встретил, ненавижу его прямо! – Её лицо исказила гримаса ненависти, потом – сожаления и печали. Лилия вздохнула тяжко:

– Правда, кто отец малыша, сын узнал только после установки Медного Владыки.

Потом махнула рукой.

– Ах! К демонам! Всё это – сложно!

И тут же, с томлением, улыбнулась, мягко и задумчиво.

– Но мальчика моего как подменили. Повзрослел, возмужал. Как я соскучилась! Эта их учёба – пытка для матерей!

Да, вижу, что всё это и правда сложно. Спрашиваю у Пламени, что она-то так рвётся на это сборище? Но у девочки глаза горят восторженностью. Начинает путано и многословно пытаться объяснить, что для неё это очень интересно и волнующе. Высший свет, и всё такое. Тем более что барыня её выдаёт за свою дочь, погибшую от рук наёмных убийц. А это – принципиально иной статус, другой уровень социализации, принципиально иное отношение благородных к ней, какое дочери сельского кузнеца не видать, как своих маленьких ушей.