Темные века европейской истории. От падения Рима до эпохи Ренессанса

До того самого дня, как Флавий Одоакр сверг Августула, в Риме или Равенне всегда был принц, ведущий свой род от Октавиана, Траяна или Константина. Пусть его корона была непрочной, жизнь постоянно подвергалась опасности, а его слово было не таким могущественным, как слово какого-нибудь варвара, вроде Рицимера или Гундобада, стоявшего за его троном. Тем не менее он находился в постоянном контакте с подданными и являлся видимым осязаемым персонажем, воля и характер которого имели некоторое значение в управлении государством. Даже самые слабые Глицерий или Олибрий никогда не превращались в обычных марионеток, как король франков VIII века или микадо XVII века. Кроме того, всегда существовала возможность, даже более того – вероятность, что появится некий сильный император, который сумеет освободиться от власти германского премьер-министра. Майориану это едва не удалось, а истории падения готов, Гайнаса и Аспара, на востоке показывают, что подобная попытка – не такое уж безнадежное предприятие.

Но когда Одоакр отнял трон у мальчика Августула и стал с согласия, если не по доброй воле константинопольского цезаря, единственным представителем имперской системы на западе, во всем статусе империи произошли серьезные перемены. Флавий Одоакр был не просто патрицием, правившим как представитель законного императора. Он был не только преемником Рицимера, но также предшественником Теодориха и Альбоина. И он был не просто римским чиновником, но германским королем, впитавшим военный дух с материнским молоком и провозглашенным военным вождем народа – thiudans – тевтонскими воинами, теперь представлявшими старые легионы запада. Если он никогда не имел титула «король Италии», то лишь потому, что такого рода территориальные термины еще не были известны. Его современники Эйрих и Гейзерих называли себя королями вестготов и вандалов, а не Испании и Африки. Таким образом, Одоакр, будучи королем земли и армии, а не нации, возможно, не знал, как заявить о своих королевских претензиях. Он не назвал себя «королем итальянцев», а назвать себя королем скиров или туркилингов – и те и другие составляли часть его армии – значило принять ненадлежащее имя. Недоумевающие современные ему хронисты иногда называли Одоакра королем готов, хотя сам он этого титула не употреблял.

И все же он был королем, который имел свою территорию и организованное войско; не кочующим оккупантом Италии, как Аларих, а постоянным правителем земли. В этом аспекте он, несомненно, являлся предшественником остготов и лангобардов, которые заняли его место. Хотя титул ему самому показался бы странным, мы можем по праву назвать его королем Италии, поскольку именно так называем Теодориха, Беренгара или Виктора-Эммануила. Ведь именно воле Одоакра подчинялись в этой стране, а не воле его титулованного «начальника» в Константинополе. Одоакр устанавливал налоги, выбирал чиновников, вмешивался в выборы епископов Рима и объявлял войны ругам и вандалам. В немногочисленных сохранившихся документах того времени имя Зенона упоминается крайне редко. Одоакр подписывал официальные акты Odovacar Rex, а не Odovacar Patricius, как было принято у римлян. Соответственно итальянский чиновник признает его regia largitas – королевскую щедрость, а не patricia magnitude – значительность патриция. Поэтому во всех отношениях правильно – и удобно – именовать Одоакра первым германским королем Италии и считать его правление началом новой эры. Если мы по какой-то причине этого не сделаем, то будет логично отказаться признавать вестготских или франкских королей Испании и Галлии как независимых суверенов – до середины VI века – и продлить время существования Римской империи запада до Леовигильда и Теудеберта, официально сложившего с себя императорские полномочия (540–570).