Темные ветры империи

В целях экономии места я предпочитаю расфасовку по ноль-семь квадратного сечения. Теперь я пожалел о своем предпочтении. Судя по голодным глазам сотника, он готов был биться с бутылкой, точнее, с ее содержимым, до победного конца и даже дальше. Скажу честно, не так много вещей в мире пугают меня по-настоящему. Алкоголики входят в этот скорбный список. Особенно буйные. Еще более особенно — военные. Не просто люди в погонах, а именно те, кто умеет воевать по-настоящему. При определенных обстоятельствах у них отключаются мозги, зато включаются профессиональные рефлексы. Сотник явно относился к этой опасной категории. Трепещите, гады! Моряк ребенка не обидит! Но если он, в смысле моряк, пьяный, то нет преград для нашего эсминца на суше и на море.

Мустанг мой не только средство передвижения, но и дом, все тут под рукой. В том числе и чашки, в которых я готовлю то чай, то кофе. А поскольку я не кисейная барышня с утонченными манерами, трепетными пальцами и любовью к прекрасному, тонкому и трепетному же, то моя посуда отнюдь не салонная и емкость у нее стандартная — двести пятьдесят грамм. Не бьющаяся, несколько вульгарная, даже, можно сказать, тривиальная. Говоря попросту — чашка металлическая. В нее я и плеснул, со скрипом свинтив бутылке голову.

Если кто не знает анекдот про верблюда, который за секунду выпивает ведро воды, то я рассказывать его не буду. Сотник этот рекорд бил просто в прах. Правда, сначала понюхал и прислушался к ощущениям. Видать, понравилось. А потом ахнул. Одним глотком. Даже не глотком. Просто влил в себя содержимое. Из-за бороды я не видел, дернулся у него кадык или нет. Подозреваю, что нет.

На некоторое время я даже забыл про развединформацию. Я глядел на Илью. Я впитывал его чувства, нарисованные на лице. Никакой Рафаэль этого не передаст. Только документальное кино. Жаль, что я не догадался взять в руки видеокамеру, хотя для этого только и стоило что протянуть руку. Нет, действительно жаль. Смесь удивления, напряжения, узнавания, ожидания и умиротворения — и все это за то время, за какое я могу членораздельно, без спешки произнести слово «счастье». И, как апофеоз, как восклицательный знак после восторженного приветствия, мощный выхлоп в мою сторону.

— Ну? — осторожно поинтересовался я. Сотник икнул.

— А ничего.

И утер губы и усы тыльной стороной руки.

Взгляд его ожил, и сам он как-то помолодел. Хотя, конечно, для физиологического воздействия алкоголя на организм было еще рановато. Полагаю, тут имеет место тот же психологический эффект, что у хорошего актера, больного сценой. Когда такой выходит на подмостки, он кроме роли забывает обо всем, в том числе о собственных болячках. В этом смысле большие артисты и законченные алкаши одинаковы. Только одному дай дорваться до сцены, другому до бутылки.

Я посчитал, что на этом процесс нашего примирения завершен и включил видеозапись, доставленную самолетом-разведчиком. Леса-поляны, какие-то люди около телеги — все это меня не интересовало. Меня занимал вопрос, что есть такое траки. И, как говорится, с чем их едят. На восклицания сотника и его попытки остановить картинку я не реагировал. Если не считать, что отбрехивался. И, наконец, увидел.

То есть сначала я не понял. Мне показалось, что это сбой в телематике. Бывает. Особенно тут. На осознание увиденного мне потребовалось секунды три или чуть больше. Скорость прохождения импульса по нервам человека составляет около пятидесяти километров в секунду. То есть я явно тормозил. И тормозил здорово. В нашей работе три секунды — много. Не хочу оправдываться, но, возможно, виновата здешняя жизнь. Медленная, унылая и страшная. Хотя люди как-то живут. Деток рожают, картошку выращивают, за пчелами ухаживают.

Я остановил воспроизведение и вернулся назад.

— Вот твари, — сказал сотник.

Я промолчал. Хотя у меня не было ни одной причины не согласиться с его мнением. Действительно, твари. Они шли волной. Изображение не позволяло сказать, насколько эта волна была протяженной; камера разведчика захватила только часть ее. Я не знаю доподлинно, как выглядит нашествие саранчи. Наверное, где-то также. Твари размером с не самого большого спаниеля оставляли за собой… В общем, мало чего оставляли. Деревья, конечно, никуда не делись. Хотя в данном случае употреблять слово «конечно», полагаю, не совсем уместно. Ну и еще земля. На замершей картинке было видно, как от тварей убегает небольшое, голов на пять-шесть, стадо лосей.

— Мать твою ети, — проговорил я. Искренне. От души.

— Ну ты понял, Попов? — отозвался сотник.

— Кое-что.