Темные воды

— Игорь, ты же видел все, и живот точно меньше стал, думаю, конечно, надо заплатить, — Юрий Иванович подумал: если эта девочка такой сильный гипнотизер, что смогла все это внушить им, то она могла бы и не устраивать этого представления, а просто заставила бы отдать ей деньги.

Сашка спала недолго, молодой здоровый организм быстро справился с перегрузкой. Через час она проснулась страшно голодной. Одежда ее лежала рядом, кто-то принес все из ванной и положил на стул. Она оделась и побрела искать хозяев в громадной квартире. Ее слегка покачивало… Услышав голоса, вошла в кухню.

— А меня вы не могли бы покормить?

Ее усадили, Олег как самый младший быстро накрыл на стол. И пока Сашка ела, Игорь Петрович и врач донимали ее вопросами. Сашке не хотелось во время еды говорить на такую тему, отчего-то ей было это противно, но пришлось отвечать с полным ртом:

— Опухоль на матке я удалила, но остались небольшие метастазы на яичниках, мочевом пузыре и на позвоночнике. У меня не хватило сил убрать все сразу, да и Эле тяжело. Нужен еще один сеанс, приду дня через два — три, — она настороженно взглянула на Игоря Петровича: — Вы же не против? Я думаю, трех сеансов хватит, чтобы все убрать, а потом, через месяц, проверю, не осталось ли чего, и помогу восстановиться больным органам.

— А как тебя найти в следующий раз?

— Я сама позвоню, — Сашка испугалась, она совсем не хотела, чтобы Антон и его мать узнали о ее способностях. — Меня не надо искать. И обещайте никому не рассказывать обо мне.

— Хорошо, только ты уж не забудь о нас… А разве реклама тебе не нужна? Если все получилось, мы бы расхвалили…

— Нет-нет! Никому не говорите!

Да, ей надо соблюдать осторожность: не надо, чтобы ее опять дразнили колдуньей и шарахались от нее. Не дай Бог, кто-нибудь в институте узнает о ее способностях!

В дверях Игорь протянул ей купюры. Девушка, поколебавшись, неловко взяла деньги. Жить на что-то ведь надо. 

29

Сашка была довольна проделанной работой.

Сколько раз она в душе жалела себя и еще совсем недавно считала обделенной, лишенной счастливого беззаботного детства. Но если бы она жила, как все дети, то сейчас не смогла бы заработать. Знахарство — это не математика: пришел в школу, позанимался, учебник полистал, и все, умеешь умножать и складывать. Да и то пришлось ходить в школу десять лет… А уж обрести способность лечить вообще нельзя по учебникам, для этого надо было с детства жить рядом с бабкой. А может, и родиться с этим. Она вдруг почувствовала гордость за свой дар.

Старая Сашкина бабка, знахарка, возилась в своем домишке все время одна, клиенты приходили и уходили быстро, никто не задерживался, а ей хотелось поговорить, и девочка стала безмолвным слушателем всех ее жалоб, сплетен о соседях, посетителях, об их болезнях и о том, как все это лечить. Еще совсем маленькой Сашка играла на земляном полу в низенькой землянке под бесконечные бабкины монологи — у той была привычка тихонько приговаривать вслух да читать молитвы над лекарствами: «Цэ травка личэ раны, надо ее збирать пока цветэ, пока цветочки свеженьки. Вот мы ее зальем кипяточком, та и зароемо в зимлю до осени, нехай настоится. Ну шо ты, дитятко, сыплешь на пол?! Шо ж ты соришь?! Слухай лучше. У цэй травки выжмемо сок и будем потом добавлять у сало, ох и хороша будэ мазь. Сразу ранки позатягивае». Малышка переспрашивала: «Кипяточком? А зачем в землю?» «Цю травку, полынку, тико у зимлю надоть». И Сашка вместо детских стихов учила наизусть молитвы, рецепты и заговоры, поначалу на этом странном языке — бабкины родители в числе других беженцев переехали после революции в этот городок во время голода откуда-то с Дона, и здесь среди разных переселенцев сложился своеобразный местный диалект: они не говорили — балакали. Став старше, Сашка старалась говорить по-русски, как все.

Старуха привыкла к своей маленькой слушательнице, и все больше использовала Сашку на подсобной работе — той еще семи не было, а она уж помогала бабке, ходила с нею в лес и на луг собирать лекарственные растения. Девочка росла сообразительной, шустрой, все легко запоминала и делала быстро.

Знахарка своим посетителям всегда запрещала сразу говорить, с чем они к ней пришли, с какой «болячкой». Сначала она ставила диагноз сама, просто только глядя на больного, потом расспрашивала о недомогании и уж после этого узнавала официальный диагноз, если он был. Так она подстраховывалась от ошибок. Если все совпадало, назначала лечение, если нет — смотрела снова, иной раз заставляла человека придти в другой раз, чтобы взглянуть на него свежим глазом. Боялась она навредить, все делала с молитвой, как говорила, с Божьей помощью. Иногда, тайком от посетителей, звала дочь:

— Лидушка, глянь, шо с ним? Хиба тэбе трудно? А то я никак ни побачу.

И Лидушка иногда соглашалась, заходила, словно невзначай, рассматривала больного и потом тихонько сообщала матери свой диагноз. Она и не практиковала вроде, а способности у нее оставались… Но чаще Лидия отказывала, особенно, если это была клиентка. Мужчин она всегда жалела больше. Сальмиха не спорила: