Темные зеркала. Том второй (СИ)

– Нет, уж, – заявила она, – слушать будем вместе. Ты можешь что-то упустить, не заметить. Я тебе не доверяю. Ты лепишь ошибку на ошибке.

– А ты – трансуешь, – парировал я. – Развесила уши – меломанка.

– Да... “Слово "любовь", наверняка, смутит тебя”...

– Что? – изумился я.

Она посмотрела на меня как на неизвестное ей насекомое – с брезгливостью и отвращением.

– Ты же вообще ничего не услышал. Это его слова... Из тебя детектив, как...

– Можешь не договаривать, как из чего... Да, я творческая натура, и могу себе позволить иногда отключиться.

Я не мог признать, что Агата выиграла этот раунд, но не мог теперь и уйти. Поэтому мы сели рядышком и опять включили магнитофон.

“Слово "любовь" наверняка смутит тебя... И меня оно смущает так же. Не потому, что я разочаровался в ней или у меня предубеждение, что там где это слово, – там глупая игра со знаком секса, или, того хуже – боль и страдания самообманувшегося. А потому – будучи идеалистом – отодвигаю эту идею-состояние на очень высокий пьедестал, человеку в суете и обыденности недостижимый, как и многие другие высоты – святость, благость... Но, человек, наверное, тем и велик, что стремится... Способен он или нет, зная – куда он идет или, не осознавая, стремится к более высокому, чем имеет.

Слово "любовь" испугает тебя... И меня оно не раз пугало тоже. Не потому что... а потому, что как бы это странное и сложное тяготение не называлось, оно есть между человеками.

Любовь – самая удивительная, фантастическая игра этого мира. Любовь – парадокс веры в единственное решение и абсолютной его случайности. Наверное, нет ничего в жизни человека такого же, что одновременно было бы страстно притягательным, пугающим, постыдно грязным, блаженно-святым, великим бессмысленным, экзаменующим.

Случайность выбора объекта настолько непредсказуема, что многие участники великой игры – любви, после нескольких попыток заболевают смертельной болезнью души – отчаяньем, боязнью каких либо вообще отношений с людьми.

Я ответил на твой вопрос. Думаю, что ответил верно, хотя я ничего не понимаю в любви. Я видел ее всю, всю, которую знало человечество, я упивался ею, страдал и думал, что играю с ней или в нее... И сейчас, зная все, что можно знать об этом яде, я не уверен, что имею право рассуждать на эту тему. Рассуждать или судить? Ни то, ни другое..."

Раздался сухой щелчок – это Роз отключила диктофон. Она почему-то решила не записывать собственные вопросы. Непонятно почему. Но, могу сказать, что вот такой безотносительный ответ Арчи действительно производил двойственное впечатление. С одной стороны казалось, что он просто читает написанный текст, так ровно текла его речь. Но было за этим и еще что-то. Он говорил о любви, а слышалось, "я ушел от мира, но позволяю себе поговорить и о ваших проблемах. Но не увлекайтесь – это проблемы ваши, но никак не мои". Он говорил об этом только потому, что Роз задала ему вопрос. Но почему же тогда он восприняла этот текст как откровение? А почему я решил, что она его так восприняла? А потому, что, судя по записям в дневнике, Роз создала себе целый мир на рассуждениях Арчи. Так-так, Арчи сознательно или бессознательно воссоздавал мир для нее, не желая, однако, находиться там вместе с ней. Кем же ты себя возомнил, милашка Арчи? Не меньше чем богом.

Я почувствовал, что мои аналитические изыски ведут меня прямо в объятия абсурда. Может, Агата увидела в этом нечто иное?

– Агата, – осторожно позвал я. – Скажи что-нибудь. Что ты думаешь по этому поводу?

Агата по-цыгански повела очами и вздохнула:

– Вот это мужчина, – сказала она. – Вот это я понимаю...

Но Арчи уже снова заговорил. Он опять отвечал на какой-то вопрос. Кажется, Роз пыталась с ним встретиться вживую. Наверное, так. Потому что речь начиналась такими словами: