Темные звезды

— Утром, граф, утром. Вы узнаете почерк и личные вещи дочери? Да, подумайте и насчет Гестеля. Церковники разжигают ненависть к левитантам и вещателям. Если кто-то направит толпу фанатиков на Гестель, ваша охрана может не справиться, а помощь не подоспеет вовремя. Вот в какие мрачные времена мы живем!

Порыв надежды и тьма отчаяния совершенно выбили графа из колеи. Он плохо осознавал, куда идет, когда шагал к спальным покоям левого крыла.

«Если он докажет, что Лис в его власти… Что мне делать?»

За тридцать миль до Бургона корнету пришлось включить фары.

Он гнал, насколько позволял мотор, а Тикен сигналил: «Дайте дорогу!» Ломовые лошади шарахались как жеребята, заслышав кряканье рожка и жужжание электрокара, извозчики ругались вслед, всполошенные куры разбегались с кудахтаньем, а неуклюжий омнибус дал долгий, свирепый гудок.

С темнотой жандармский экипаж стал страшен. Все знают: на повозке без коней, пышущей огнем адских глаз, разъезжают по ночным дорогам слуги царя тьмы. Наука наукой, а поверья все-таки сильней.

За весь путь сделали лишь несколько коротких остановок. Предъявляли свои бляхи патрулям, меняли аккумуляторы, да еще Тикен покупал газету. Сарго ругался:

— Зачем тебе газеты, обалдуй? Головой слушай! Надень свой обруч, чего снял?

Тикен молча показал на кузов. За звуком мотора сквозь доски голоса не слышно, но стоит водрузить на себя обруч, как Ларита Динц окажется свидетелем всех разговоров. Каркас у кузова стальной, достаточно приблизить голову.

Впрочем, Ларита его мало волновала. Она просто добыча. Мысли Тикена вертелись вокруг златовласки с серо-зелеными глазами.

«Она говорит на том же языке, что и Безуминка. Дьявольски похожа на нее. Ясно как молния — обе из одного народа».

В голове прапорщика путались две девушки, старшая и младшая. Обе красивые. Только одна дерзкая и резкая, а другая робкая, пугливая.

«Эх, не был я в жандармах, когда Бези появилась! Я б с ней нашел общий язык. Даже без обруча».

— Что газеты пишут?

— Полное дерьмо. Черепаха вошла в озеро, стала закапываться в дно. Бомбят, кругом вода кипит, а ей хоть бы хны.

— Спасибо, на столицу не пошла! Но озер жалко, там богатая рыбалка… Теперь Купол все оградой обнесет, и не подступишься.

В свете фар мелькнул полосатый столбик с табличкой: «Запретная зона».

— Ну наконец-то, — выдохнул Сарго. — Скоро бургонская застава. А я уж думал, вот батареи сядут, придется за лошадьми бежать, тащить наш тарантас гужом!

Ехать лежа на полу фургона очень плохо, даже когда экипаж на дутых шинах из каучука. Тряска жуткая, а ты валяешься мешком, стараясь угадать следующий поворот, чтобы не удариться о стенку. Где тут стоять!

Грязный чулок во рту промок слюной и стал похож на половую тряпку. Судя по всему, Лисси было не лучше. Сперва графинька извивалась, дрыгала ногами и сердито говорила: «Мммм!» Потом выдохлась и растянулась, а глаза стали, словно у голодного щенка.

Жандармам не хватило наручников для Хайты, ее спутали бечевой, но рот почему-то не заткнули. Прока от этого не было, Хайта молчала и лишь со страхом оглядывалась.

Когда машина останавливалась, были слышны разговоры снаружи, но там всегда оказывались жандармы, которые коротко выспрашивали похитителей, а после говорили: «Можете продолжать путь».

Браслеты наручников осаднили Ларе кожу, так что она особо не шевелилась, чтобы не стало хуже.

Да и так все было хуже некуда!

Лара полностью уверилась в приютских байках о лабораториях, где ставят опыты. Если уж с ней обходятся как с вещью, значит, ничего хорошего ждать не приходится. Со смертниками и безумными ученые не церемонятся. Посадят в клетку, будут мучить, а потом зароют как собаку.

Как следует обдумав свое будущее, Лара зарыдала. Жила-жила, никому не мешала, и вдруг приют, звезда, теперь Гестель! Считай, жизни конец, а ведь только познакомилась с мальчишкой!

«Может, позвать его?»

Прижавшись виском к головке болта в полу, Лара попробовала крикнуть: «Огонек!» Получилось какое-то «Угугу».

«Поймет он или нет? Или он слишком далеко?»

Глядя на нее, начала хлюпать носом и Лис, а потом за компанию заплакала Хайта.

День померк, в кузове стало темно как в могиле. Казалось, дороге и мукам не будет конца, но внезапно мотор умолк, машина встала, и дверца фургона открылась. В свете газового фонаря возникли в проеме три тени: в котелке, в шляпе и в шапочке-нахлобучке, какие носят учителя и псаломщики.

— Вот, гере профессор, доставили как велено. Которая в сорочке, она не пойми кто. В палевом графская дочка. А ваша в приютском мешке.

Голос принадлежал здоровенному жандарму, который шибанул Лару по руке. Ему ответил немолодой, скрипучий голос:

— Корнет, я так новеньких не принимаю. Сейчас ночь, время спать. Если вам начальство поручило заниматься арестованными, вот и занимайтесь!

— Эээ, — замялся здоровяк, сдвинув котелок на затылок. Забелела повязка с темными кровяными пятнами. — А куда ж их нам девать?

— Это ваши заботы, корнет. Сажайте хоть в карцер, хоть в башню, но утром извольте представить ту, которая моя, в пристойном и чистом виде. Остальных пусть забирает тот, кому они нужны.