Тёмные звёзды

– Как видишь, помощи от меня немного. Я покинул мир свартальвов не по своей воле, магия также осталась в прошлом. Я стал изгнанником, но спустя несколько лет, живя в одиночестве, после смерти учителя я успокоился, теперь я отшельник. Мне ничего не нужно и ваш мир потерял для меня всякий смысл. Духовный мир стал мне более близким и видимым, цели и задачи поменялись. Стремления мои более не направлены во внешнее.

Они говорили всю ночь, вспоминали детство, обсуждали политику. Зинер слушал и внимательно изучал собеседника, сравнивая с образом, запомнившимся ему с детства. Армаэль всегда был таким пылким внутри и холодным снаружи и если бы маг не знал его истинную сущность, то думал бы об Армаэле как о революционном деятеле добивающимся власти и несущим разрушение. Маленький огонёк плясал в лампаде от сквозняка, проникающего в келью мага и в образах меняющихся теней, маг уловил то незримое, что могут уловить только лишь настоящие маги.

– Кажется, разыгралась буря,– сказал тихо Армаэль, вырвав своей фразой мага из объятий потустороннего мира. Какое- то время Зинер смотрел на него отстраненным взглядом, пока полное сознание не вернулось к нему, тогда взгляд его стал серьёзным и, бросив его на собеседника, он спросил:

– Чего ты хочешь достичь? – его взгляд был серьёзен, а лицо сурово. Армаэль немного растерялся, пытаясь не показывать этого своим видом, спокойно ответил:

– Процветания нашему миру.

– За счет уничтожения другого мира?

– Ты прекрасно знаешь нашу историю.

– Ещё я знаю, что тобой движет ненависть.

– Что с того, если она приведёт к результату? Разве вам всем важны мои чувства? Каждый озабочен лишь своими собственными чувствами, так что моя ненависть может принести народу только благо.

– В какой- то степени ты прав, знаешь, ненависть и тебе может принести благо.

– Каким это образом? Твоя философия меня удивляет!

– Ненависть это перевёрнутая любовь, то что ты не можешь принять в другом.

– Ты хочешь сказать, что я в глубине души люблю своего врага?! Того, кто убил мою мать! Естественно я не приму его, и я ненавижу его даже в глубине глубин своей души!– возмущенно закричал Армаэль.

– Как бы странно тебе это не казалось.…Даже если ты убьешь его, или разрушишь его мир, ты не почувствуешь облегчения.

– Мне не нужно облегчение, тем более прощение и вряд ли когда-нибудь я почувствую к кому- то любовь!

– Мудрость начинается с того, что причины своих бед ты начинаешь искать в себе, ты поймешь, когда придёт время.

– Что?

– Всё что способен будешь понять.

Зинер благожелательно улыбнулся, несмотря на напряженный разговор.

«Пустынный суслик! Он улыбается, будто знает то, чего не знаю о себе я. Это возмутительно! Бежать в пустыню. Жить в полном одиночестве много лет, рассуждая о мире, с собственной кельи, разве это объективно? Можно порассуждать о мире во всём мире только и всего. А вот устанавливать в нём порядок кто будет, если каждый спрячется за своей дверью, погрузившись в собственную философию?»– множество слов пытались вырваться из Армаэля кипевшего и переполняющегося возмущением, но он промолчал. Лицо отшельника было таким благожелательным и спокойным, что внутри видимо он чувствовал полную гармонию на корню рубившую шквал эмоций Армаэля. Переключив своё внимание на вопрос «Как ему это удаётся?» Армаэль не нашёл у себя ни одного вразумительного ответа, кроме как – Он просто сошёл с ума от одиночества, замкнулся в собственном мире!– да, кажется этот ответ самый подходящий. Но тогда почему он не удовлетворяет мою душу?»

Армаэль смотрел в огонь, в его колышущиеся струи, почти не моргая. По ним пробегали волны разных цветов: светло-желтого, оранжевого, алого и даже багрового. Мягко потрескивали угольки, корчась, умирали веточки в камине. От пламени шла приятная волна тепла, изгоняя из тела холод и успокаивая ум. Басистый голос мага вырвал его из завораживающего полного жизни захватившего его взор огня. Теперь во тьме перед ним плыли вспышки и пятна, образуя причудливые узоры или сливаясь в большое разноцветное пятно перед глазами. Усталость во всех мышцах медленно погружала его в сон несмотря на бас, которым всё ещё, что- то продолжал говорить Зинер.

Песчаная буря завывала гулкой далёкой песней с неразличимыми словами, и только её тон передавал печаль и еле уловимую угрозу. Настроение её песни было, что-то вроде: « все умирали и все умрут в своё время, становясь песчинкой в потоке времен… ». Да, это была истина и с ней не поспоришь, но как же не хотелось быть песчинкой такой же, как и все!