Глена рассказывала и час, и другой. В её глазах, в её устах чудесная Радуга была бесконечно доброй, всезнающей, способной утолить любую боль. Даже увядшие цветы вновь наливались соком под её руками. Своей искренней и неумелой пантомимой Глена пыталась изобразить – как та ходила, как улыбалась, как преломляла хлеб за столом. Старалась передать звучание голоса Радуги, её интонации.
Пристально, не мигая, наблюдал за ней Воитель.
– …больше всех цветов она почитала ирисы, везде благословляла их.
Слова иссякли, Глена выдохлась, но это была счастливая истома. Впервые за много дней терзаний девушка испытала радость. Даже стальной лик Воителя не внушал ей священного страха. Ей казалось – в его немигающих медных глазах застыли слёзы. Смешиваясь с ароматом ладана, в колеблющемся, беспокойном воздухе под сводом шатра витал металлический запах, как в кузне.
– Ты отведёшь меня к её могиле. Ты увидишь кровь её убийц, – изрёк он.
– Не надо крови, – попросила Глена. – Она не убивала никого…
– Чего ты хочешь?
– Если соизволишь, очисти меня перед людьми. И… надели даром исцеления. Я хочу быть… как она.
Опустив голову, словно в раздумье, Воитель стал водить указательным перстом десницы по тылу своей левой длани. Золотой узор, загадочной вязью покрывавший его железно-серую кожу, загорался и угасал от прикосновений. Словно Ветер читал по живым знакам – суждено? не суждено?
Затем поднял взор на Глену:
– Сними тунику и подойди.
С робостью она подчинилась, путаясь пальцами в завязке под грудью.
«Он не обидит, нет».
Жест Воителя остановил её, готовую принять его объятия – он выставил вперёд десницу, подняв открытую ладонь навстречу девушке. Из ладони, как из волшебного зеркала, заструился свет, плотный и тёплый, словно дыхание коня. В луче света трепетали огненные спицы, колко осязая лоб, плечи, живот Глены. Она ощутила себя прозрачной как вода, сквозь которую солнце освещает дно пруда.
– Сможешь. То, что есть в тебе, проснулось. Ты знала, чего хотеть. И прими её знак.
Спицы обожгли грудь, Глена невольно вскрикнула. Когда же опустила глаза, увидела на себе рисунок ириса, будто прописанный иглой.
Из шатра они вышли вместе, и люд пал ниц, издав нестройный вздох: «Великий, славься!»
– Слушайте, – заговорил Ветер, возложив длань на плечо Глены. Голос его покрывал простор до Ярги. – Кто пренебрёжёт ею, тот оскорбит Радугу. Её старое имя истаяло вместе с бесчестьем. Отныне она Уванга – Чистота.
– Да будет так! – ответила толпа.
Затем Воитель наклонил лицо, обращая взор на Увангу, которая была как дитя рядом с ним, и девушка узрела небывалое – на железных губах гиганта появилась улыбка.
Но в Святое Писание сей краткий миг не вошёл.
Зная тактику армии, в которой он служил, Аргас использовал излучину мелководной Ярги как преграду и вынудил легион форсировать реку под обстрелом лучников. С утра до полудня легионеры мутили воду в речушке илом и своей кровью, яростно проклиная бунтовщиков-сектантов, но упорство воинов Консулата недаром вошло в поговорку – когда солнце близилось к зениту, они перешли Яргу, построились в манипулярный боевой порядок и мерным шагом пошли на врага. Тут передовую лёгкую пехоту встретили волчьи ямы с кольями на дне. Туда же провалились всадники фланговых турм, посланные смять рыхлый строй мятежников.
Но вот ударили пращники, а за ними надвинулась первая линия легиона – стена щитов, ощетиненная копьями. Над Яргой зазвучал неумолчный крик боли и ярости, зазвенело железо. Страшна была отвага воинов Ветра, потому что каждый из них жаждал венца молний и пути по радуге.