Вся схватка заняла от силы пару минут, и деревенские, еще даже не сообразившие, что происходит, только-только успели добежать до нас троих с другого конца деревни. Впрочем, монстр так махал щупальцами и голосил, что его наверняка все баронство слышало.
Вид же явно убитой твари, которую вымывает прочь речным потоком, и вовсе привел крестьян в радостное расположение духа. Народ орал что-то одобрительное, и по их лицам было заметно — будь у местных чуть меньше такта и чувства самосохранения, нас бы сейчас на руках подбрасывали.
А вот меня это не радовало. Потому что я все-таки расслышал, что пыталась говорить эта тварь, внезапно обнаружившаяся сразу после моего появления в деревне.
—
Глава 21
Густав молча стоял перед прямоугольным камнем с высеченными на нем именами. Стражник видел боковым зрением, как хоронят останки погибших при нападении монстра культа, слышал краем уха, как читает молитву могильщик, и плачут собравшиеся проводить родню в последний путь соседи.
Но мужчина ничего не чувствовал. Он просто не мог уложить в голове, что остался один на свете. Не успел, не уберег. Винить в этом можно барона, который оказался втянут в борьбу аристократов и потому не отправил своего воина в родную деревню. Можно — чудовищ, которые заполонили Эделлон после падения Катценауге, и одно из них ворвалось в дом, где стражник родился и вырос. Можно винить кого угодно, но в глубине души Густав понимал — именно он сам виновен в смерти близких, и никто другой.
Это он, Густав, должен был позаботиться о родных. Что стоило подойти к барону и попросить раньше, почему так долго оттягивал? Боялся, что Киррэл откажет, а место человека, близкого к владетелю, окажется занято. Боялся, что упустит выгоду, которую сулит расположение барона. Кто бы тогда позаботился о семье. Ведь так?
Теперь опасаться нечего, больше он никуда не опоздает, ни к чему теперь и деньги, которые с такой легкостью раздавал Киррэл. Бастард, которого не пожелал признать отец, покупал верность людей, щедрой рукой награждая за успехи. А много ли нужно, чтобы получить награду, если постоянно находишься рядом и к тебе первому прислушиваются?
Густав поднял взгляд от камня и только сейчас заметил, что стоит здесь не один. Медленно повернув голову, стражник с легким удивлением обнаружил чуть позади себя демона.
— Я могу забрать боль, — предложил Ченгер, протягивая руку с черными когтями. — Тебе станет легче. Всем становится лучше, когда они перестают мучиться. В этом случае мой дар — благо для вас, людей.
Несколько секунд воин смотрел на покрытую чешуей ладонь. Однако покачал головой и отвел взгляд.
— Благодарю, но нет.
Демон убрал руку и пожал плечами.
— Как пожелаешь, — негромко проговорил он. — Хотя мне и не понять, почему ты этого не хочешь. Я демон Страданий, но это не делает боль приятной, она для меня вкусна. Но вы, люди, постоянно ее испытываете, а все равно большинство из вас ни за что не откажется от каждого ее мгновения.
Густав отвел взгляд и коснулся пальцами могильного камня.
— Она делает нас людьми, — ответил воин.
Демон за его спиной хмыкнул с явным сомнением.
— Людьми? — переспросил он. — Я бы много о ком мог рассказать такого, что ты бы передумал называться так же, как и те, кто мне встречался. Я много повидал на Эделлоне, Густав, и прекрасно знаю, что в отличие от демонов у вас есть выбор, как жить и как поступать. Только многие об этом и не думают. Райог, по-вашему, обещает достойное посмертие, но это самообман. Вашему Богу плевать на собственные создания. Вы просто перестаете существовать, когда жизнь покидает тело.
Густав сжал пальцы в кулак.
— Ты специально? — разозлившись, зло выдохнул он. — Я стою перед могилой своей семьи, а ты…
Он обернулся к демону, но тот смотрел спокойно и даже равнодушно.
— Я пришел к тебе не потому, что мне жаль твоих близких. Я демон, Густав, мы от природы не способны на родственные чувства, — глядя в глаза стражника, сказал Ченгер. — И на тебя мне было бы плевать, что ты там думаешь и чувствуешь. Но ты связался с Киррэлом, мальчик на тебя рассчитывает. С ним рядом должен быть кто-то, кто уравновешивает наше влияние. Иначе рано или поздно он превратится в чудовище, не знающее границ дозволенного.
— Тебе-то что?
Но тот лишь ухмыльнулся в ответ и растворился в воздухе, оставив мужчину в одиночестве у камня.
Густав оглянулся, сразу же заметив, как похоронная процессия уходит с кладбища. Только могильщик еще закапывал прах погибших, но уже простившиеся со своими родными люди возвращались к своим обычным делам. Кто-то ушел навсегда, а они остались и уже не собирались предаваться горю и отчаянью, их ждала жизнь.
— Простите, — прошептал он, в последний раз коснувшись камня.
И, уже не предаваясь скорби, но полный решимости, пошел в сторону деревни. Мелководью предстояла еще одна кошмарная ночь, и Густав не собирался оставаться в стороне. Не успел спасти своих, но хоть кому-то он еще помочь в состоянии.