– Дорогой мой, – сказал Стини, озираясь, – стоит ли нам уходить? Я не совсем уверен в безопасности Окленда.
– Как и я. Тем не менее это его проблемы, не так ли?
– Мне бы не хотелось видеть его огорченным, как и Джейн. – Стини продолжал стоять на месте. – Может быть, все обойдется, не говоря уж, что жутко неподходящее время, так? Как раз после крестин. С другой стороны, от Констанцы…
– Кончай мямлить, Стини. Идем. Вернемся домой.
– Ты уверен? – Стини вздохнул. Он неохотно повернулся. – Может, ты и прав. Может, она и в самом деле взволнована. Я видел, в каком она была состоянии, когда принесли ее отца. Она действительно любила его, Векстон.
– Да? – с сомнением произнес Векстон. – Ты помнишь ту историю, что когда-то рассказал мне – о романе ее отца и о маникюрных ножничках?
– Да.
Векстон пожал плечами.
– Если уж она так любила своего отца, – спокойно сказал он, – так чего ради она стала резать его книгу?
3
– Ты хочешь вернуться? – спросил Окленд, когда они очутились у Каменного домика.
– Нет. Честное слово, все в порядке. Я рада, что мы тут очутились. Не из-за того, что у меня болезненные воспоминания. Мне всегда тут нравилось. Отсюда виден и лес и озеро. Ты помнишь, Окленд, твоя мать ставила тут свой столик? И ее акварели, ее краски, они лежали вот тут. А здесь были ее книги. Романы моего отца. Он отдал переплести их в пергамент – специально для нее.
Разговаривая, Констанца ходила по маленькой комнатке. В здании чувствовалась сырость, а от каменного пола тянуло холодом. Выйдя на лоджию, которая была обращена к озеру, она коснулась колонн, затем, продолжая жестикулировать и притрагиваться к предметам, вернулась в единственную комнату.
Окленд продолжал стоять, нерешительно наблюдая за ней. Несмотря на ее уверения, он понимал, что прийти сюда было не самым умным поступком. Прислонившись спиной к колонне, он закурил. Один из черных лебедей пересек озеро и исчез в зарослях тростника. «В одиночестве, – подумал он, – скитаюсь я странником». Последующие строчки поэмы вспомнить ему не удалось.
Казалось, Констанце не хотелось покидать домик, пока она не обойдет его. Окленд наблюдал, как она ходила взад и вперед, и ее дыхание облачками пара оседало в воздухе. Она стянула перчатки и прикоснулась к книжной полке. Кольца ее блестели. Окленд подумал, какой маленькой, изящной, милой и серьезной она кажется: странное экзотичное создание, залетевшее в Винтеркомб. Она была без шляпки. Цыганские пряди волос обрамляли ее лицо. У нее было грустное, безутешное выражение, как если бы, когда все остальные оставили их, она позволила себе расстаться с маской насмешливого веселья.
На ней было мягкое широкое пальто из какого-то темно-серого материала, как ни странно, слишком торжественное для Констанцы, которое придавало ей монашеский вид, напоминая о послушницах, о медсестрах, о женщинах, которые тихо и безропотно исполняют свой женский долг. Под пальто он заметил белизну блузки, круглый воротник которой окаймлял горло. Пока он смотрел на нее, Констанца, не замечая его взгляда, расстегнула воротничок пальто. Когда она потянулась коснуться того места, где когда-то на стене висела картина, пальто сползло назад. Она подняла руку и провела пальцами по штукатурке. Под легким шелком ее блузки он ясно увидел очертания ее груди, их упругие выпуклости, ореол вокруг сосков. Удивленный и даже пораженный отсутствием нижнего белья, Окленд отвел глаза.
Когда он снова посмотрел на нее, Констанца уже сидела на старой деревянной скамейке, когда-то располагавшейся на лоджии снаружи. Похоже, она совершенно забыла о его присутствии. Голова ее была опущена, пальцы сплетены, пальто окончательно сползло с плеч. Снова она напомнила Окленду послушницу, кающуюся грешницу. Он улыбнулся про себя – вот уж в какой роли невозможно представить Констанцу. Как она обаятельна, подумал он. И, вспоминая то время, когда она была больна и он вошел в ее комнату в Лондоне, он почувствовал, как его снова потянуло к ней, словно проплыло облачко духов, вернее, воспоминание о них. Она выглядела, подумал он, очень юной; хрупкая, уязвимая, беззащитная, совершенная до последней ниточки – она походила на тех женщин, которых мельком можно увидеть сквозь витрину дорогого магазина. Их вид заставляет останавливаться, подумал он, и в голову ему пришла мысль: «Она обаятельна, но не для меня», которая тут же покинула его.
– Я не должна была бы приезжать в Винтеркомб, – подняла на него глаза Констанца; лицо ее оставалось грустным и напряженным. – Я не имела права выпрашивать у тебя возможности стать крестной матерью Виктории. Я поставила тебя буквально в безвыходное положение, я это знаю. Ты был очень добр и любезен, но я вела себя не лучшим образом. Мне очень жаль, Окленд. Все, что я делаю, кого-то выводит из себя. Даже Джейн. Почему я так поступаю? Я не хочу ничего подобного, но вижу, как все получается. Ох, как бы я хотела никогда не надевать ту дурацкую шляпку…
– Она очень симпатичная, – улыбнулся Окленд. – Мне понравилась.