Темный ангел одиночества

Лола была «дитем» слова. Слово значило в ее жизни все или почти все. На трех языках плюс родной. И когда он говорил насчет разных богов и при этом так смотрел, она чувствовала, что летит или падает. Трепет и желание. Радость узнавания. Свой.

Не сложилось. Иван оказался пьяницей, бездельником и треплом. Кроме культовой фразы насчет разных богов и «силы через убийство», за душой у него были еще три-четыре, которыми он пользовался в различных жизненных обстоятельствах, как медными грошами. И ни разу за все время ни цветка, ни перчатки. Якобы он выше этого.

Все приедается в конце концов. Кумир, не оправдавший ожидания, жалок.

А тут Евгений освободился. Он казался легкой добычей. Мягкий, спокойный, уклончивый. Кроме того, ах, у них так много общего! Языки, книги, поездки! Иван неплохой любовник, с ним хорошо, но он придурок, пустая порода. С Евгением, если честно, никак. Но зато потом можно поговорить и отвести душу. И статус. Появиться с Евгением на людях совсем не то что появиться на людях с Иваном. Хотя о чем можно судить с одного раза? Второй так и не состоялся. А она надеялась. Бог ты мой, как она надеялась! Бросалась как в омут головой. Дежурила под домом и выскакивала, завидев его сутуловатую фигуру – якобы случайно. Изводила звонками – не просто так, а сугубо по делу: удалось раскопать у букиниста в Лондоне уникальное издание Хомского (или что-нибудь столь же труднопостижимое и высоколобое) – «ты, кажется, интересовался». И потом – по-дружески, легко, ненавязчиво – может, пообедаем? Или поужинаем? Занят? Ну разумеется, как-нибудь в другой раз.

Другого раза не состоялось. А ведь знала, с самого начала знала. Чувствовала, что натужно, ненужно, но надеялась, даже постылого Ивана отшила. Ладно, Ивана не жалко, он стал ее раздражать. Примат!

А потом появилась Марта…

– Откуда она взялась? – спросила Юнона.

– Черт ее знает! – вырвалось злобно у Лолы. – Они познакомились на улице или в кафе. Случайно. Любовь с первого взгляда, ни больше ни меньше.

– Я слышала, ее муж погиб?

– Не то авария, не то конкуренты взорвали. Он был местный мафиози. Денег немерено, – Лола, ухмыльнувшись, покосилась на Юнону, вспомнив ее прозвище. – Его убило на месте, она выжила. Говорят, лежала месяц в больнице, в коме. Я помню, как он привел ее в первый раз к Паше с Ниной. Все так и бросились, засуетились, чудо какое! Ангелоподобная! Добродеев даже эпиграммой разразился… сейчас, сейчас… – Лола потерла лоб рукой и продекламировала издевательски: – Грустна, задумчива, она опять сидит и пьет одна, конечно, кофе, не иначе, в костюме чудном от Версаче. Идиот!

Лола помнит, что Лешкино произведение всем страшно понравилось – смешно! Потому что Марта пьет только воду. Она, Лола, надеялась, что эта курица скоро ему наскучит, ему с его острым умом и чувством юмора… Ничуть не бывало. Ходят, не разнимая рук. Ходили.

Марта. Ох, Марта. Она всегда раздражала Лолу, но по непонятной причине ни один из скорых Лолиных ярлыков к ней не лепился. Плюнув ядовитой слюной, Лола лепила ярлыки: «круглая дура», «ни рыба ни мясо», «индюшка», «инфантилка» – и все они опадали осенними листьями. Она и сама понимала, что не то – так, упражнения для злого интеллекта. Однажды ей пришло в голову, что Марта – самка, не в низменном значении, а в природном, в смысле архетип женщины, вызывающий убойной силы влечение. Женское начало. Эталон. Как метр в Бюро мер и весов. И не важно, что дура, уродка, пахнет потом, с кривыми руками. Не важно. Не суть. Правда, Марта была миловидной, и от нее приятно пахло этой, ее любимой, сладкой до тошноты «Принчипессой Боргезе», и руки не кривые. Это к слову, для выразительности, для передачи идеи. Месседжа. Но даже если бы пахло и кривые, то все равно! Даже если бы воняло! Все равно летели бы, пуская слюни и спотыкаясь. И Евгений в первых рядах. И попробуй объясни с точки зрения здравого смысла. Женского здравого смысла.

И ведь никаких усилий! Рассеянна, спокойна, потустороння. Над толпой. Ничего не замечая вокруг. Парит. С блаженной улыбкой, как у той, другой, культовой, обсосанной и обцелованной… безмозглой. Из Лувра. Моны Лизы.

Лола сидела, уставившись в пространство. Вспоминала. Юнона тоже молчала. Она устала, общество Лолы было ей неприятно, особенно сейчас, когда она узнала, что она и Евгений были любовниками. И еще была неловкость оттого, что она обсуждала Марту, которой почти не знала, с Лолой, которая ее терпеть не могла. Она подумала, что они теперь заговорщики, она, Юнона, и Лола… кошка драная, как она называла ее. Соперница. Дрянь. Она вдруг подумала, что нужно встать и уйти. Пусть эта остается. До утра. Все равно она не уйдет первой. Нужно быть выше. Юнона вскинула голову и раздула ноздри.