Темный ангел одиночества

Она сияет. Короткие прядки волос, крутые кудряшки, намертво схваченные лаком, стоят дыбом; скулы рдеют розами; она суетится и совершает массу ненужных действий – поправляет скатерть, переставляет тарелки, раздает материнские тычки шалящим детишкам. Она счастлива. Я поминутно взглядываю на Ситникова. Мы сталкиваемся взглядами, и я поспешно отвожу глаза. Он тем не менее ухитряется подмигнуть мне. Но я вижу, что он смущен не меньше моего. А где супруга, хочется мне спросить. А чего это вы не в Риме, рвется у меня с языка. И с чего это тебя вдруг прибило к нашим берегам? И надолго ли? И что же такое у вас случилось, ребята? Любовная ссора, от которой с новой силой вспыхивает желание, особенно если один из вас на время сбежит к старой подруге? И… что дальше?

«Молчи за ради бога, горе мое», – шепчет Каспар. Не все нужно… гм… выражать вербально. В смысле, заткнись. Скажи спасибо и надейся. Поняла?

И я молчу, только вздыхаю. Ситников тоже молчит. Галка сияет и болтает за троих.

Я украдкой рассматриваю его руки, лицо, светлый ежик волос, красные с мороза уши… сглатываю непроизвольно, чувствуя ком в горле. И его голос – глуховатый, негромкий, от которого я отвыкла. И картинки: безмятежный сияющий день, безмятежный сияющий океан, радостный сияющий Ситников с цветочной желто-коричневой гирляндой на шее и пестром саронге; вот он бежит по раскаленному песку пляжа, высоко подбрасывая ноги; а вот мы оба в полумраке бунгало; шум прибоя, запах зеленых лимонов и большой черный жук на белой стене…

Вы не замечали, что люди делятся на тех, кто вспоминает только хорошее, и тех, кто помнит исключительно плохое? Я помню хорошее. Погружаюсь, перебираю, как яркие бусины, дни, минуты, слова и взгляды…

Полночь. Дребезжа, бьют часы на ратуше.

– За нас! За счастье! За Новый год! – вскакивает Галка.

Мы поднимаем бокалы. Детишки потрошат коробки с подарками. Уже можно. За столом – нас трое. Галка счастлива. Она сметает Ситникову в тарелку все подряд и выразительно смотрит на меня. Учись!

– Кстати, тебе привет, – обращается ко мне Ситников, прожевав очередной кусок. – Ох, и вкуснятина! Давненько не пробовал таких… разносолов. Отвык!

Интересно, как это понимать? Не кормят его дома, что ли? Польщенная Галка улыбается до ушей и, вздернув бровь, снова выразительно смотрит на меня. Что и требовалось доказать: их надо кормить! Правило номер один в ее личной камасутре. Кормить! А потом все остальное.

– О чем это… да! – продолжает Ситников. – Говорю, подвозил я сегодня твою подружку до площади. Представляете, девушки, бросилась под колеса, я едва успел затормозить, а она кричит: «Очень спешу, пожалуйста, до площади!» А потом вдруг говорит: «А я вас знаю! Видела с Катюшей! Поздравьте ее с Новым годом, желаю счастья вам обоим!» Ну, я и решился…

– Как ее зовут? – спрашиваю я внезапно осипшим голосом и смотрю на Галку.

– Ее зовут Мария. Или Марта… как-то так. Такая небольшая из себя, рыженькая, в белой шубке.

Галка отвечает мне потрясенным взглядом, открывает рот… и молчит. Она похожа на большую удивленную рыбу… эту, как ее? Камбалу! С круглыми глазами. Я сдерживаю нервный смешок. Ситников смотрит на меня, и в его глазах… не знаю! Там так много всего – радость, призыв, любовь… Любовь? Я вспыхиваю.

«Катюха, я все помню, – говорит его взгляд. – Какие же мы дураки! Я люблю тебя, дурында ты моя дорогая! Скажи, что больше не будешь! Ну!»

«Сам скажи», – отвечаю я взглядом.

– Ладно. Я больше не буду! – говорит Ситников вслух. – Честное слово!

Раздается взрыв, и мы с Галкой вскрикиваем. Оказалось, хлопушка. Детишки радостно хохочут…