Темный ангел

В этот момент я, конечно, понял, что сплю. Нелепый символизм, все эти явные намеки на Бодлера и высокопарные образы смерти… художник во мне сразу их распознал, несмотря на удивительную реалистичность сна: прохладная гладкость полированного дерева под пальцами, влажное пятно от бренди на штанине, дуновение ледяного ветра. От холода даже в носу защипало, дыхание нимбом окружало мою голову. Я снова взглянул на стол и увидел, что пролитое бренди застыло паутиной на темном дубе, а пустой бокал покрылся инеем. Я задрожал, хоть и знал, что это всего лишь сон, – наверное, в камере холодно, рассудил я, и мой спящий мозг нарисовал эту картинку (вполне себе мрачную, Генри Честер пришел бы в восторг), чтобы развлечься. Название: «Le Remords[34], или Призрачный пасьянс». Для готического шедевра не хватало лишь прерафаэлитской дамы, бледной от долгого сна, но смертельно прекрасной, губительной девы с кровью на губах и жаждой мести во взоре…

Мысль была столь нелепой, что я расхохотался. Черт возьми, одержим собственными фантазиями! Фанни бы это понравилось. И все же мне вспомнилось лицо Эффи, ее бледные губы и пугающая ненависть в голосе, когда она сказала: «Никакой Эффи нет».

Только Марта.

Чертова сука.

– Нет никакой Марты! – сказал я вслух – ибо во сне я могу делать все, что заблагорассудится, – и почувствовал, что напряжение чуть спало. Я повторил: – Нет никакой Марты.

Тишина поглотила мои слова.

Тревожная тишина.

И вдруг она появилась – сидела за столом напротив меня, со стаканом белесого абсента в руке. Волосы рассыпались по спинке стула и спадали на пол каскадом тяжелых локонов, отливавших багрянцем в алом свете. На ней было платье, в котором она позировала для «Игроков в карты», из темно-красного бархата, с глубоким декольте; ее кожа будто светилась. Огромные бездонные глаза; улыбка, так не похожая на милую, открытую улыбку Эффи, была как перерезанное горло.

– Эффи…

Я пытался говорить спокойно и ровно. Но почему комок встал в горле, почему пересохли губы? Почему пот защипал подмышки? Почему…

– Нет, не Эффи.

Это не голос Эффи. Это хриплый, будто ногтями по серебру, шепот Марты.

– Марта?

Я был невольно заворожен.

– Да, Марта.

Она подняла бокал и отпила; прозрачное стекло помутнело и замерзло от ее прикосновения. Интересная деталь, подумал я. Надо будет использовать для следующей картины.

– Но Марты нет, – снова сказал я. Во сне мне вдруг показалось очень важным доказать ей, что я говорю правду. – Я видел, как вы придумали Марту. Вы сотворили ее из краски, румян и духов. Она – просто еще одна роль, которую тебе пришлось сыграть, как Маленькая нищенка или Спящая красавица. Ее не существует!

– Теперь существует.

А вот это сказала Эффи; ее детское суждение. На миг я даже заметил ее – или ее призрак, – потом глаза потемнели, и она снова была Мартой.

– И она очень сердита на тебя, Моз. – Она замолчала, сделала еще глоток, и я ощутил ее холодную ненависть, ее ярость, как порыв зимнего ветра. – Очень сердита, – тихо повторила она.

– Это просто смешно! – заявил я. – Марты не существует. Никакой Марты никогда не было.

Она будто не услышала.

– Эффи любила тебя, Моз. Она тебе верила. Но она тебя предупреждала, не так ли? Она сказала, что не позволит тебе ее бросить.

– Все было не так. – Несмотря на мою отстраненность, голос мой оправдывался – и я это слышал. – Я думал, это будет для…

– Ты устал от нее. Ты нашел других женщин, которые меньше от тебя требовали. Ты купил их на деньги Генри. – Пауза. – Ты действительно хотел, чтобы она умерла. Так было проще.

– Это нелепо! Я никогда не обещал…

– Но ты обещал, Моз. Да. Ты обещал.

Я вышел из себя:

– Хорошо, хорошо! Обещал! – Гнев мигренью впился в лоб. – Но я обещал Эффи. Я никогда ничего не говорил Марте. – Голова закружилась, как юла, все плыло от ярости и чего-то похожего на страх. Я кричал, не в силах остановиться, слова сами вылетали из меня: – Я ненавижу Марту! Ненавижу эту суку. Не переношу, как она смотрит на меня, как будто все видит, все знает. Эффи доверяла мне, нуждалась во мне – Марте никто не нужен. Она холодная. Холодная! Я бы никогда не оставил тебя, если бы не она.

Это было почти правдой. Я замолчал, тяжело дыша, виски ломило от резкой боли. Я заставил себя глубоко вдохнуть. Это просто смешно – не совладать с собой во сне.

– Я никогда ни о чем не договаривался с Мартой, – тихо сказал я.

Она с минуту молчала.

– Тебе нужно было слушаться Фанни, – наконец произнесла она.

– Что может сказать Фанни? – бросил я.

– Она предупреждала, чтобы ты не мешал нам. Ты ей нравился, – просто сказала она. – Теперь слишком поздно.