Темный ангел

Поняв, что ее преимущество куда-то исчезло, Эффи утратила свою сверхъестественную сдержанность, в ее голосе зазвенела истерика.

– Ну, тогда не ложись, дорогая, – ответил я. – Я вовсе не собираюсь тебя заставлять. Пойду вниз, посмотрю, не вернулась ли Тэбби.

– Ты мне не веришь, да?

– Конечно, я тебе верю, дорогая моя. Конечно, верю.

– Я могу уничтожить тебя, Генри. – Голос ее дрожал, как она ни пыталась совладать с ним: «у-ни-чтожу тебя, Г-генри». – Могу и уничтожу!

Но призрачная фигура с тихим холодным голосом и бронзовыми глазами испарилась – это была пустая угроза. Слезы блестели на ее щеках, руки тряслись. Я сунул бумагу в нагрудный карман и позволил себе роскошь улыбнуться.

– Хороших снов, Эффи.

И когда я шагнул в коридор, освещенный газовыми лампами, словно кулак сжался под ребрами, сжался весело, жестко. Я никогда не позволю ей помешать нам, Марте и мне. Никогда.

Скорее она умрет.

Я прибыл на Крук-стрит, опоздав на двадцать минут. За спиной бушевала буря. Снег на мостовой таял и, смешиваясь с зимним мусором, превращался в густую маслянистую слякоть, колеса буксовали, экипаж заносило на поворотах. Я был удивительно спокоен, несмотря на вечернюю стычку с Эффи: перед выходом я принял еще одну дозу хлорала.

В конце пути меня ждала Марта, и я едва вспоминал об Эффи. Завтра же устрою ее в какой-нибудь хороший приют подальше от Лондона, где никто не будет слушать ее болтовню – а если и будет, моя безупречная репутация, несомненно, избавит меня от любых подозрений. Она, в конце концов, всего лишь женщина и к тому же натурщица. Мне посочувствуют из-за неудачного брака, но не осудят. Кроме того… она больна. И возможно, куда серьезнее, чем все мы думаем. Я чувствовал, что в такую ночь, как сегодня, может произойти что угодно.

Дверь дома номер восемнадцать приоткрылась, на пороге появилось пятно розоватого света. Отринув мрачные мысли, я вошел, оставив за собой на крыльце дорожку замерзающей грязи. На Фанни было шелковое платье цвета магнолии и газовый шарф. Абсурдно, но она казалась невинной, как юная невеста, и я с беспокойством подумал о безграничных способностях женщин представать такими, какими мужчины хотят их видеть. Даже Марта пользовалась этим.

Даже Марта.

Какие страшные тайны скрывает ее совершенное тело?

Я безмолвно последовал за шуршащим шлейфом Фанни под самую крышу дома, мимо мансард и чуланов. Внезапно я понял, куда она меня ведет, и ужас охватил меня, словно, распахнув дверь спаленки на чердаке, она явит мне ту же сцену: игрушки на полу, белую постель, цветы у кровати и дочку шлюхи, обнаженную под ночной сорочкой, не изменившуюся, только немного бледную после долгих лет в темном склепе, она протянет руки и позовет меня неясным голосом Марты…

Собственный голос показался мне ломким, как тонкая корка льда.

– Почему я должен сюда подниматься? Почему мы не можем пойти в одну из гостиных?

Фанни проигнорировала мою неучтивость.

– Это комната Марты, Генри, – вежливо пояснила она. – Она специально попросила, чтобы вас привели сюда.

– Ах вот как. – Слова застревали в горле мотком проволоки. – Я… если она не возражает, я бы лучше не… не слишком ли здесь мрачно? И холодно. В этой части дома очень холодно. Может быть…

– Комнату выбрала Марта, – непреклонно ответила Фанни. – Если вы решите пренебречь ее желанием, не думаю, что она согласится снова встретиться с вами.

– Ну раз так… – Что еще я мог сказать? Я попробовал весело улыбнуться, но получилась скорее гримаса. – Я… я просто не понял. Конечно, если Марта…

Но Фанни уже шагала прочь, ее шлейф тянулся по лестнице. Судя по слою пыли на полу, этим коридором очень давно не пользовались. Я посмотрел на дверь, готовясь увидеть бело-голубую фарфоровую ручку – ручку двери в спальню матери. Я отогнал эту мысль, пока она не нарушила мое непрочное, на хлорале настоянное самообладание. Какая чушь. Нет там никакой бело-голубой ручки, нет маленького бледного ребенка проститутки с темными укоризненными глазами и ртом, измазанным шоколадом. Там только Марта, Марта, Марта, Марта… Я взялся за ручку и под облупившейся белой краской заметил слои других цветов… зеленый, желтый, красный… Голубого нет, торжествующе подумал я, голубого нет. А рядом с моей рукой виднелись маленькие отпечатки, словно ребенок остановился и прижал к двери ладонь и три пальца… Марта?

Даже ее руки не могли оставить такие маленькие следы… липкие, смазанные, совсем свежие. Могут они быть… от шоколада?

Я больше не владел собой. Я закричал и изо всех сил надавил на дверь. Она не поддалась. В голове не было места мыслям – мною управляла безумная логика, внезапная убежденность, что после стольких лет Бог заставит меня заплатить за то, что я сделал со шлюшьим ребенком… заплатить Мартой. Моему помутившемуся рассудку эта идея казалась ужасающе правдоподобной: шлюхина дочь слушала, держась за дверь, затем вошла и увидела Марту, ждущую меня. Снова вышла, месть свершилась… а Марта все ждет, в платье, натянутом на лицо…

Я снова закричал и заколотил в дверь, обдирая костяшки.

– Марта! Марта! М-м…