Темный ангел

Я, наверное, минут пять стучал в дверь, прежде чем Генри услышал. Наконец он открыл дверь, и я с удовольствием отметил, как перекосилось его лицо, когда он увидел «приятеля Марты». Я уж думал, он захлопнет дверь у меня перед носом, но тут до него дошло, и он жестом пригласил меня войти. Я сбил снег с ботинок, отряхнулся и шагнул за порог. Дом казался мрачным, чуть ли не заброшенным – ни остролиста, ни омелы, ни единой нитки мишуры. В доме номер десять на Кромвель-сквер не будет Рождества. Генри выглядел ужасно: безупречный черный костюм, накрахмаленная рубашка, выбрит до синевы – словно труп прямиком от гробовщика. Огромные глаза смотрели в никуда, лицо бледное, изможденное, и только под левым глазом билась и дрожала жилка – единственный признак жизни в этой пустыне.

– Вы друг Марты? – Первые слова он произнес хрипло, вполголоса. – Почему она мне не сказала? Неужели она думала, что мне не хватит духу?.. Неужели?..

Я заметил отблеск гнева и осмысления в его расширенных зрачках. Он резко схватил меня за отвороты пальто и затряс с неожиданной яростью. Сквозь капли пота на его верхней губе я, словно сквозь увеличительное стекло, видел поры кожи.

– Черт тебя возьми! – прошипел он. – Я всегда знал, что тебе нельзя доверять. Это ты сделал, да? Ты рассказал Эффи о Крук-стрит. Это из-за тебя все случилось. Ведь так?

Его голос надломился, тик под глазом усилился, рот скривился, придавая ему сходство с горгульей. Я рывком высвободился из его хватки.

– Господи боже, не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите, – снисходительно сказал я. – Я пришел, потому что Марта меня попросила. Она мне доверяет. А если вы – нет, можете разбираться со всем этим самостоятельно.

Генри уставился на меня, тяжело дыша.

– Черт возьми, – сказал он. – Почему это должен быть ты? Если ты хоть словом обмолвишься…

– О, это весьма вероятно, не правда ли? – саркастически произнес я. – Знаешь ли, для меня тоже немало поставлено на карту. Я позабочусь, чтобы все прошло нормально… к тому же мы можем обеспечить друг другу алиби. Нет ничего странного в том, что успешный художник проводит вечер со своим заказчиком, не так ли? Это нам обоим кстати. – Я провел рукой по влажным волосам и изобразил на лице обиду. – Генри, – добавил я. – Мне казалось, мы друзья?

Он отвел взгляд и медленно кивнул.

– Я немного… устал, – ворчливо сказал он. – Я и представить себе не мог, что это будете вы. Друг Марты… – Он неловко пожал мне руку. – Вы просто застали меня врасплох, вот и все, – объяснил он, обретая прежнюю уверенность. – Проходите в гостиную.

Я осторожно пошел за ним, улыбаясь, но сохраняя обиженный вид.

– Бренди? – предложил он, наливая себе полный бокал.

– Чтобы не простудиться, – оживленно сказал я, приподнимая бокал.

Какое-то время мы пили молча.

– Ну, – наконец спросил я. – А где слуги?

– Я отпустил Тэбби в Клапам, повидаться с сестрой. Рождество, сами понимаете. А горничная Эффи в постели с зубной болью.

– Очень удачно, – заметил я. – Можно сказать, счастливое стечение обстоятельств.

Генри передернуло.

– Я представляю, что вы думаете, – довольно сухо сказал он. – Ситуация… безнадежно отчаянная. – Он судорожно сглотнул. – И все это мне крайне… неприятно.

– Ну разумеется, – дружелюбно сказал я.

Он метнул на меня взгляд, нервный и быстрый, словно птичий.

– Я…

Он запнулся, безусловно, как и я, сознавая нелепость ситуации. Ох уж мне эти салонные манеры!

– Поверьте, я прекрасно понимаю, – сказал я, чувствуя, что, если не заговорю, он на весь вечер застынет со стаканом в руке и бессмысленной извиняющейся улыбкой на лице. – Мне известно о… проблемах, которые доставляла вам бедная миссис Честер.

– Да. – Он энергично кивнул. – Она была больна, бедняжка, ужасно больна. Знаете, доктор Рассел – автор ряда книг о расстройствах психики – ее осмотрел. Она безумна. И никакой надежды на выздоровление. Мне бы пришлось отослать несчастную в специальное заведение. И представьте, какой скандал бы разразился!

– А любой намек на скандал на данном этапе разрушил бы вашу карьеру, – серьезно согласился я. – Особенно теперь, когда ваша «Шехерезада» получила такое признание критиков. Я слышал, Рёскин подумывает написать о ней статью.

– Правда? – Но он отвлекся лишь на секунду. – Так что вы понимаете… – продолжил он, – что наиболее гуманный выход… и самый простой…

У него снова задергался глаз. Он вытащил пузырек с хлоралом и быстрым привычным движением вытряхнул на ладонь полдюжины горошин. Поймал мой взгляд и спешно проглотил лекарство, запив бренди.

– Хлорал, – тихо сказал он, будто оправдываясь. – Мой друг доктор Рассел порекомендовал. От нервов. Ни вкуса… ни запаха. – Он запнулся. – Она не будет… страдать, – мучительно выдавил он. – Это было так… легко. Она просто уснула. – Долгая пауза, потом он повторил, удивленно, словно загипнотизированный звучанием слов: – Она уснула в Рождество. Знаете это стихотворение? Я написал картину по нему…

Он несколько минут таращился в никуда, открыв рот, с видом почти безмятежным, если бы не безжалостное подергивание жилки под глазом.