Темный ангел

– Вы и впрямь потрудились. Не могли бы вы взять у меня покупки и отнести их в гостиную? – Я протянул ей свертки. – А потом я бы выпил бренди.

– Конечно, сэр.

Она заспешила прочь с подарками, оживленная, как ребенок, и я кисло улыбнулся.

Я пил бренди в библиотеке, когда доставили елку. Я наблюдал, как носильщик и Тэбби устанавливают ее в гостиной, потом смотрел, как Тэбби вешает на нее стеклянные шары и мишуру и к концам веток прикрепляет воском маленькие белые свечки. Странным образом завораживало. Сидя у огня, прикрыв глаза и вдыхая такой ностальгический запах еловых иголок, я приятно расслабился; мне чудилось, будто я – какой-то другой Генри Честер, моложе, и жду волшебных сюрпризов в рождественскую ночь…

Вечерело. Тэбби зажгла свечи на камине и подложила дров в огонь, в комнате повеяло домашним теплом, и эта столь неуместная, казалось бы, искорка уюта возымела странное действие: события прошедшей ночи отдалились, как детство, и я сам почти верил в свою выдумку, когда заговорил с Тэбби:

– Тэбби, который час?

– Начало пятого, – ответила Тэбби, прилаживая на елку последнюю свечу. – Не хотите чашечку чая и пирожок с изюмом?

– Да, было бы славно, – одобрительно сказал я. – А вообще-то лучше принесите чайник: миссис Честер обещала вернуться не позже четырех.

– Принесу ей кусочек моего особого кекса, – добродушно отозвалась Тэбби. – Она, наверное, вся продрогла.

Чайник, пирожки и кекс простояли на буфете почти целый час, прежде чем я позволил себе изобразить беспокойство. Это оказалось проще, чем я думал. Дело в том, что с приближением ночи хладнокровие мало-помалу покидало меня. Сам не знаю почему, я нервничал. Меня мучила жажда, и я пил бренди, но от него становилось жарко и кружилась голова. Я все посматривал на сверток с шелковой накидкой, что лежал под елкой. Прямо места себе не находил.

В конце концов я позвал Тэбби.

– Нет ли вестей от миссис Честер? – спросил я. – Она ведь сказала, что вернется к четырем, а сейчас уже шестой час.

– Никаких, сэр. Но вы не волнуйтесь, – успокоила меня Тэбби. – Наверняка она задержалась поболтать. Скоро вернется.

– Надеюсь, с ней ничего не случилось, – сказал я.

– Да нет, сэр, – ответила она, качая головой. – Я уверена, она уже идет.

Я ждал, пока на камине не догорели рождественские свечи. Те, что на елке, Тэбби уже давно заменила к приходу Эффи. Я пил кофе, чтобы успокоиться, и пытался читать, но буквы плясали перед глазами. Тогда я достал альбом для набросков и стал рисовать, сосредоточившись на линиях и текстуре бумаги и карандашей; голова была как безмолвный пчелиный улей. Часы на камине пробили семь, я поднял глаза и потянулся к колокольчику. И замер. Рука застыла в воздухе, как у марионетки: я уловил движение возле елки. Вот опять. Занавеска чуть шевельнулась, словно отдернутая невидимыми пальцами. Я прислушался и, по-моему, различил некий отзвук, словно ветер теребил проволоку. Яркие обертки подарков под елкой шуршали на сквозняке. Стеклянная игрушка вдруг закрутилась сама собой, отбрасывая всполохи на стену. Потом – тишина.

Нелепо, сказал я себе, сдерживая бешенство. Это сквозняк, оконная рама перекосилась, где-то в доме открыта дверь. Нелепо воображать, что за окном стоит Эффи, и длинные светлые волосы обрамляют ее бледное голодное лицо… Эффи пришла забрать свой подарок… а может, и подарить свой.

– Нелепо! – вслух сказал я.

В ночи слова прозвучали утешительно и надежно. Нелепо.

Нелепо, да, но я все же подошел к окну, отдернул тяжелые шторы и сквозь толстое стекло выглянул наружу. Освещенная фонарями улица была пустынна и бела: ничьи следы не нарушали сверкающий снежный покров.

Я позвонил в колокольчик.

– Тэбби, что-нибудь слышно от миссис Честер?

– Нет, сэр.

Энтузиазма в ее голосе поубавилось. Эффи опаздывала на три часа, и снова пошел снег, удушающий ночь.

– Возьмите извозчика и езжайте на Кранбурн узнать, отправилась ли миссис Честер домой. Я останусь здесь на случай, если с ней что-то стряслось.

– Сэр? – с сомнением спросила она. – Вы же не думаете, что она… Я не уверена, что я…

– Делайте, что я говорю, – оборвал я, сунув две гинеи ей в руку. – Торопитесь и нигде не останавливайтесь. – Я выдавил страдальческую улыбку. – Может, я чересчур тревожусь, Тэбби, но в таком городе, как Лондон… Ступайте. И скорее возвращайтесь!

– Да, сэр, – сказала она, все еще хмурясь.

Я смотрел в окно, как, закутанная с головы до пят в шали и плащ, она семенит по нетронутому снегу.

Вернулась она с двумя полицейскими.

Я с трудом подавил преступную дрожь, увидев, как они заходят в ворота: один высокий и тощий, второй приземистый, как Тэбби, оба с непокрытыми головами, они неуклюже шагали по густому снегу к моей двери. И хотя по спине бежали мурашки, я обнаружил, что за паникой таится смех, столь же горький, сколь неодолимый. Я нащупал пузырек с хлоралом на цепочке, вытряхнул три горошины и проглотил, запив последним глотком бренди. Я почувствовал, как мрачная веселость стихает, и заставил себя сидеть и ждать.