Темный час (ЛП)

Спустя две минуты и неудавшуюся попытку избавиться от запаха марихуаны, она вышла из ванной без белой майки. Без лифчика. Ее идеально вылепленные сиськи были выставлены напоказ. Мне сразу же захотелось позвонить и поблагодарить ее мужа, кем бы он ни был. Этот вид стоил каждого пенни, который он за них заплатил.

— У тебя случайно нет рубашки, которую я могла бы одолжить? — она надула пухлые губы, теребя майку пальцами. — Моя испорчена.

Кто, блядь, так делал? Просто расхаживал перед незнакомым парнем с голыми сиськами?

Я вскочил с кровати и поспешил к комоду: — Держи, — я повернулся, чтобы бросить ей первую попавшуюся рубашку, но обнаружил, что она пересекла комнату, как гребаный ниндзя, и встала позади меня.

Она подняла руки над головой.

— Ты можешь помочь, если хочешь.

Хорошо, леди. Игра окончена. К чему бы она ни клонила, я не играл: — Да, наверное, это не самая хорошая идея.

Ее руки упали по бокам: — А ты думаешь, что курить травку и делать ставки на спорт — это хорошая идея? — она выгнула бровь. — Твои родители знают об этом?

Какого хрена она пыталась сказать? Она угрожала настучать?

Она облизнула губы.

— Не волнуйся. Я умею хранить секреты.

— Спасибо. Вот рубашка, — я протянул ее, стараясь, черт возьми, не коснуться ее сисек.

Слишком поздно.

Она схватила мою руку и положила ее на свою левую грудь.

— Ты когда-нибудь раньше прикасался к девушке?

Девушке? Да. К Линдси Брекенридж, когда она пробралась в раздевалку после футбольного матча, да и то через мягкий лифчик. К взрослой женщине, которая годится мне в матери? Ни за что, блять.

Когда я не ответил, она улыбнулась.

Мне действительно нужно было выгнать эту женщину из комнаты. Травка сделала меня параноиком, и я знал, что моя мать может войти в дверь в любую секунду. На лбу и у основания позвоночника выступили мелкие бисеринки пота. Мое сердцебиение участилось. Она мою руку своей и сжала. Не так, как я себе представлял, должны ощущаться взрослые сиськи. Я всегда представлял их мягкими на ощупь, похожими на подушки из теплой плоти. Ее сиськи были твердыми и упругими, как утяжеленные мячи, которые мы использовали на футбольных тренировках.

— Тебе нравится? — спросила она. Ее голос с акцентом был низким и хриплым.

Мне это не должно было нравиться. Я не хотел, чтобы мне это нравилось. Но я был подростком, попавшим в зыбучие пески полового созревания. Конечно, мне это чертовски нравилось. Генетика не оставила мне выбора.

Она опустила другую руку между нашими телами и нащупала мою эрекцию.

— Чувствуется, что тебе это нравится.

Господи. Блядь. Какого черта она делала? Кто-то должен был забрать мимозы. КАК МОЖНО СКОРЕЕ.

Я сделал шаг назад, но наткнулся на комод. Теперь я был заблокирован.

— Бери рубашку и возвращайся вниз, пока тебя не начали искать.

— Никто не придет, — ее губы скривились в ухмылке. — Пока.

В следующее мгновение она уже стояла на коленях, прижавшись ртом к моему члену. В моей голове царил хаос, кричащий моему телу, что это полный пиздец и чертовски неправильно. Каждая гребенная вещь в этом была извращенной. Неправильно, неправильно, неправильно. Но я не остановил ее, потому что альтернатива означала навлечь гнев моего отца, как только эта женщина расскажет моей маме о травке и азартных играх. Я видел монстра, который жил под его сшитыми на заказ костюмами. Я знал, на что он способен. Я убил женщину из-за него. И, если честно, именно поэтому я не мог спать. Два года назад, перед костром на берегу озера Крествью, я нажал на курок и решил свою судьбу. Я был ребенком. Мы все были просто детьми. Кто, черт возьми, сделает это с тринадцатилетним ребенком? Братство Обсидиан, вот кто. И эта женщина была замужем за одним из них. Видимо, сжигание морали дотла было частью их свадебной клятвы.

Она стонала, обхватив мой член, словно ей чертовски нравилось то, что она делала. Желчь поднималась в моем горле, когда я боролся с желанием, разгорающимся в глубине моего живота. Я словно боролся с собственным телом, пытаясь отключить любые эмоции, кроме гнева. Это было хреново на многих уровнях.

Я не хотел этого.

Но я был не более чем мятежным ребенком, пытающийся вести войну, которую, как я знал, никогда не выиграю. Это было бы мое слово против ее. Мои родители не только позаботятся о том, чтобы я проиграл, но и уничтожат всех, кто когда-либо заключал со мной пари, просто чтобы доказать свою правоту. В этом доме никто не зарабатывал деньги без ведома моего отца. Быть причисленным к стукачам в школе, полной привилегированных засранцев, было равносильно смертному приговору. Добавьте сюда тот факт, что я не был биологическим ребенком своих родителей, а значит, вся эта безусловная любовь не распространялась на меня. Итак, я стоял здесь и меня облизывали. Буквально.

С этого момента мой самый темный час стал еще темнее.