Темный день

Он понимал, что Риох сейчас исчезнет, но окликнуть его не посмел. Драконы редко снисходят до разговоров, а если и снизойдут – радоваться не стоит, неизвестно куда заведет этот разговор и чем закончится! “Они – существа странные, – постоянно твердил Тохта. – Прежде, чем говорить с ними, хорошенько подумай, что может статься. Возможно, они тебя выслушают, а, возможно, голову откусят”.

После этих слов меняла обычно мрачнел и наотрез отказывался продолжать разговор о тех, кого племя кобольдов боялось пуще смерти.

Все это Дарин помнил. Вести разговоры с драконом он не собирался: он хотел его кое о чем попросить.

О подобном Тохта никогда даже не заикался: ему и в голову не приходило, что к дракону кто-то посмеет обратиться с просьбой.

Дарин вздохнул, собрался с силами, отбросил страх, сомнения, боль и потянулся мыслями к человеку в зеленом плаще.

Стоя на невидимой границе, которая отделяла серый пасмурный вечер от солнечного дня Лутаки, Риох склонил голову набок, будто прислушиваясь к чему-то.

Мгновение он колебался, затем усмехнулся, отыскал глазами человека и слегка кивнул.

Дарин заторопился, боясь, что дракон передумает, и лишь на самой черте на секунду замешкался и обернулся.

Сидевшая на земле Гингема, подняла руку и слабо помахала ему, прощаясь. Дарин шагнул за черту и исчез, точно так же, как Тохта. Мгновением позже исчез и Риох, Завеса опустилась и наступил самый обыкновенный вечер: серый и ненастный, почти осенний. Откуда-то, точно с близкого пепелища, тянуло дымом и гарью, тела убитых пропали, и ничто не напоминало больше о том, что произошло на заброшенном пустыре.

Гингема с трудом поднялась и побрела к машине.

Эпилог

Долгая золотая осень сменилась ненастьем.

Утро выдалось хмурым, серые тучи заволокли небо, по оконным стеклам струились мутные потоки воды. Мокрые полуоблетевшие тополя никли под холодным дождем.

В ярко освещенной аудитории царила полная тишина, лишь изредка шелестели страницы учебников и тетрадей. Тридцать студентов прилежно конспектировали статью, время от времени испуганно поглядывая на элегантную и невозмутимую пожилую даму, сидевшую за столом возле окна.

Об этой профессорше в университете ходили самые ужасные слухи, и даже круглые отличники тряслись от страха, являясь к ней на экзамен. Любимчиков у нее не было, и на прежние оценки внимания не обращала: будь хоть вся зачетка в пятерках. Боялись ее все: и студенты-первокурсники, и умудренные жизнью дипломники, и аспиранты, и даже молодые преподаватели. Недаром и прозвище у нее было подходящее: Гингема.

Гингема, в свою очередь, изредка посматривая на студентов, прекрасно знала, что они о ней думают, и это ее нимало не волновало. Она взглянула на часы – до конца пары оставалось еще тридцать минут – подвинула поближе папку с надписью “Экзаменационные ведомости” и принялась перебирать бумаги, откладывая в сторону те, что могли понадобиться совсем скоро. Мятый, неровно вырванный листок, вдоль и поперек исписанный крупными буквами сам собой скользнул ей в руки.

Гингема надела очки.

“Бесстрашный и опасный кобольд-одиночка не боялся ничего совсем. Хотя ему постоянно грозила опасность”, – прочитала она строки, нацарапанные красным фломастером. – “Вот и сегодня – он совсем ничего не боялся”.

Она долго смотрела на листок, улыбаясь воспоминаниям, потом отложила его в сторону и перевела взгляд за окно, где шумел осенний дождь и ветер вырывал зонты из рук прохожих.

Интересно, что же написал Тохта дальше? Наверное, целую историю сочинил и, сидя у камина в доме с синими ставнями, поведал ее своим друзьям: Дадалиону, Фендуляру и, конечно же, волшебному зеркалу.

Студенты, в ожидании звонка, робко посматривали на часы, кое-кто уже начал запихивать учебники в сумку – украдкой, чтобы, не дай Бог, не заметила профессор.

Но Гингеме первый раз в жизни было не до них.

Она вытащила из папки чистый лист, задумалась на мгновение, покусывая колпачок ручки, и неожиданно для себя вывела: «На лестничной клетке было темно, хоть глаз выколи: лампочка давно перегорела, новую вкручивать никто не собрался и…”