— Родной мой, что с тобой? — всхлипывая, продолжала говорить Ванда и вдруг завизжала, затрясла сына за плечи: — Да очнись ты! Слышишь?!
— Успокойся, Ванда, — равнодушно сказал водитель. — Не дергай его так, а то до больницы живым не довезем.
Ванда вдруг умолкла, выпрямилась и снова уставилась в окно, перестав обращать внимание на Дюка. Тот лежал все так же неподвижно, ноги его свесились и постукивали о край сиденья.
Минут через десять пикап, взвизгнув тормозами, остановился на площадке перед зданием больницы. Ванда открыла ногой дверь и, подхватив Дюка, вышла из машины. Руки и ноги его безжизненно болтались. У входа в больницу Ванда споткнулась и едва не упала. Распахнув локтями двойную дверь, она вошла в холл. Перед ней была еще одна дверь, она толкнула ее и очутилась в длинном, ярко освещенном коридоре. Здесь глаза Дюка открылись. Он обвел мутным взглядом стены и понял, что находится в больнице.
— Ты какого черта приперлась со своим молокососом сюда, шлюха? — прошипел позади Ванды чей-то голос с сильным мексиканским акцентом.
Ванда обернулась и увидела мужчину в белом медицинском халате.
— Я куда велел тебе его нести? Я врач Гектор Батиста, а ты — грязная сучка.
Он посмотрел на следы рвоты на футболке Дюка, схватил Ванду за локоть и потащил к двери, через которую она только что прошла. В холле Гектор кивком показал водителю, чтобы он следовал за ним.
Они вошли в смотровую, маленькую грязноватую комнату, освещенную слабой люминесцентной лампой. Посреди нее стоял металлический стол. Ванда положила на него Дюка, обхватила его маленькое тельце и снова зарыдала.
Гектор оттолкнул ее и принялся осматривать мальчика. Поднял зрачки и посветил в них небольшим фонариком.
— Зрачки в норме. Что с ним случилось?
Никто не отозвался.
— Вы сказали мне по телефону, что мальчик ударился головой. Это все?
— Да, все, — ответил водитель.
Гектор подошел к раковине, где в чашке лежал кусок серого застиранного бинта, включил воду, намочил его, вернулся к столу и положил бинт на голову мальчика. Взгляд Дюка стал осмысленнее.
— Ты помнишь, что с тобой случилось? — спросил его Гектор.
Дюк попытался пошевелить головой и не смог.
— Какой сегодня день?
— Пятница, — прошептал Дюк.
— Ты знаешь, как зовут нашего президента?
— Да откуда ему знать-то? — удивилась Ванда.
— Рональд Рейган, — ответил Дюк тверже.
— С ним все нормально. Просто легкий обморок. Отвезите его домой, уложите спать. Ночью несколько раз разбудите. — Он повернулся к Ванде. — Проверьте, не стало ли ему хуже. Две недели пусть не прыгает. Ему нужен отдых.
Дюк медленно повернул голову, увидел за спиной матери фигуру водителя и в ужасе закричал. Гектор быстрым движением положил ему на рот ладонь, сомкнув потрескавшиеся губы. Дюк замотал головой, пытаясь скинуть руку. Ему было трудно дышать.
Гектор нагнулся к самому его лицу и медленно проговорил:
— Успокойся, тогда я отпущу руку.
Он держал губы Дюка до тех пор, пока тот не перестал мотать головой и кричать, затем искоса посмотрел на водителя и еле слышно прошептал:
— Ninos hacen mucho ruido.
— Ни черта я не понимаю по-испански, — отозвался водитель.
Гектор подошел к нему и, глядя прямо в глаза, повторил уже по-английски:
— Маленькие мальчики много кричат, — и громко рассмеялся.
Дюк повернулся на бок, свернулся калачиком и начал всхлипывать.
— Не плачь, не плачь, маленький. Не надо ля-ля, слышишь? Не надо.
Дюка затрясло. Единственное, что он помнил, — это был Ля-Ля. Вот он входит, наваливается на него все сильнее и сильнее, затем хватает за волосы и со всего размаху бьет головой о стену. Он падает ничком на кровать, и дальше все обрывается.
Услышав слабый стук, Ванда Роулинз подошла к двери и осторожно открыла ее. Из-за спины ее повалил густой пар и смешался с утренним туманом. Разогнав его, Ванда увидела Донни.
— Здравствуйте, мисс Роулинз, — сказал он. — А Дюк дома?
— Дома, — ответила Ванда. — Он болеет, лежит в постели.
— А что случилось?
— Ничего особенного. Свалился с дерева и ушиб голову. Все вы, мальчишки, озорники, не даете своим мамам ни дня пожить спокойно. — Она усмехнулась.
— Можно я пройду к нему? — попросил Донни.
— Проходи, но только ненадолго. На десять минут, не больше.
Ванда отошла, пропуская мальчика. Донни вошел в кухню, и сразу же горло у него перехватило от вони и дыма. Духовка в плите была открыта, на ее дверце лежал поднос с подгорелыми, потрескавшимися кругами теста. Несколько таких же почти черных кругов валялись на полу.
— Подгорело мое печенье, — вздохнула Ванда и снова рассмеялась. — Забыла вытащить вовремя.
— Может быть, не совсем оно сгорело? — предположил мальчик.
— Да нет, все. Никудышная из меня кухарка, — проговорила Ванда, продолжая смеяться.
Дюк лежал на боку, покрытый тонким одеялом. Он был бледен, на лбу его блестели капельки пота.
— Привет, — сказал Донни. — Ну, как дела?
Дюк попытался ответить сразу, но не смог — горло у него пересохло. Он взял с подушки полотенце, протер губы и тихо произнес:
— Ничего. Только горло сильно болит.