С тех пор как я заглянул в первый файл на компьютере доктора Стивенс, прошло уже довольно много времени. Если бы я строил карточный домик, то сейчас бы заканчивал уже второй этаж. Из всех наших встреч мне особенно запомнились несколько моментов.
Могло показаться, что доктор Стивенс пытается прочитать мою судьбу по чайным листьям в чашке, но она просто торопилась зарядиться кофеином перед очередной получасовой беседой с Уиллом Бестингом. Несколько ударов по клавишам, и вот она уже спускается по лестнице, впервые оставляя меня одного в комнате. Я поднялся, сел в её кресло и посмотрел на экран ноутбука.
Компьютер был заблокирован, но это легко обойти. Доктор Стивенс не очень-то таилась, когда вводила пароль — он был достаточно коротким, а от таких пытливых глаз, как мои, мало что скроется. Пальцами левой руки она ткнула в
Пароль начинался с букв
Нет, я не вру; я действительно сидел за её столом и возбуждённо перебирал возможные варианты: коткоткот, котнакрыше, котикмой, котопёс, котихвост…
Четвёртая ступенька скрипнула, и я мигом вернулся в своё кресло, вцепившись в деревянные ручки. Доктор Стивенс вошла в комнату с заново наполненной чашкой в руках.
Полчаса спустя, когда мы прощались, я пробежался взглядом по полкам и заметил на одной из них четыре книги. В глаза бросилась синяя обложка с довольно улыбающимся котом, приподнимающим полосатую шляпу.
«Кот в шляпе».[1]
catinhat
Пароль, который я запомню надолго.
Папка с моими аудиозаписями нашлась сразу. Я знал, что доктор Стивенс записывает наши сеансы — даже давал на это согласие, — но, когда я увидел файлы собственными глазами, мне стало немного не по себе. Как будто она слишком глубоко погрузилась в мою душу и с мясом вырывала оттуда тайны, кусок за куском, складывая их на хранение в свой холодильник.
Заодно выяснилось и то, что родители меня предали. Я несколько лет вёл аудиодневник. Свои монологи я начал записывать ещё в 2005 году, когда мне было девять лет, — да и собственный голос мне всегда нравился. В компьютере доктора Стивенс нашлись все записи, включая и сделанные в то время, когда начались проблемы.
С тех пор я всегда носил под рубашкой медальон на цепочке — резное изображение святого Христофора, овальной формы, толщиной с три пластинки жевательной резинки. Если потянуть его за специальный поясок, то он открывается. На самом деле нижняя половина медальона — это флешка, на которую помещается очень много аудиофайлов.
catinhat
Я ухватился стрелкой мыши за папку под названием «Уилл Бестинг», протащил её по экрану и перебросил прямо в медальон святого Христофора.
И сейчас, когда доктор Стивенс вышла из комнаты, чтобы поговорить по телефону, я скопировал ещё кое-что, хотя сам обещал себе к нему не притрагиваться.
catinhat
Сердце тревожно колотилось, как это бывало всякий раз, когда я сидел в её кресле. Я знал, где находятся аудиозаписи других пациентов, и мог бы в свободное время прослушать их все, лёжа на кровати и жуя мармеладки. Но пока что не сделал этого, переписав только свои файлы — я чувствовал, что они принадлежат исключительно мне, а не моим родителям и тем более не доктору Стивенс.
В компьютере была ещё одна папка, на содержимое которой я хотел взглянуть. Она манила меня, как манит запах горячего попкорна, распространяющийся по коридору из кухни.
СЕМЕРО
Все остальные папки обозначались именами, датами или какими-то терминами. Но эти Семеро
— кто они? Если Стивенс действительно доктор, то, по всей видимости, это её пациенты. Семь пациентов. Чем же они тогда отличаются от остальных? И для чего хранить эту информацию в отдельной папке?Как она там говорила?
Я раскрыл медальон и воткнул флешку в USB-разъём ноутбука. Серебряные ноги святого болтались снаружи, а голова, получалось, была внутри, и мне вдруг показалось, что он сейчас засунул голову в компьютер и осматривается по сторонам в поисках таинственных Семерых
, как раньше я искал папки, имеющие отношение ко мне.Я не стал сразу изучать содержимое папки. Просто скопировал её на накопитель и наблюдал, как несколько десятков файлов перелетают из компьютера в мой медальон.
Строго говоря, мне вовсе не обязательно было её открывать — я и так знал, что там увижу. Своё собственное имя. Шестеро других — и я.