Темный город

– Мы поспорили, кто дольше из нас просидит в одной футболке, – улыбаясь, ответил Фил.

– Придурки, – ухмыльнулась я.

Дождь тихо моросил по крыше, подтекстом предупреждая, что будет гроза.

– Сегодня ровно год, – как бы невзначай сказал Кевин.

– Я помню, – ответила я.

– Ты пойдёшь на вечеринку в честь него?

– У меня, если честно, нет желания.

– Понимаю.

Ровно год со дня смерти Алекса Самитьера. Будь он здесь, он был бы горд, что в честь него устраивается вечеринка. На неё обязательно придёт почти вся старшая школа, каждый обязательно будет говорить о том, каким крутым парнем он был, хотя все до единого знают, что это наглая ложь всего Тенериса. Алекс за всю свою жизнь не сделал ничего хорошего. Единственное, что объясняет большое внимание к его персоне – необычная смерть от передоза, богатые родители при жизни, скверный характер и не одна сумасшедшая история из его жизни, за которую его можно было бы даже и посадить.

– Я приду, – сказал Фил. – Хотя бы просто из-за чувства обязанности.

– Брось, ты ничего ему не обязан, – сказала я.

– Но он умер, его должно быть жаль.

– Должно быть, – улыбнулся Кевин. – Есть в школе хоть кто-то, кому действительно жаль?

– Мне пофиг, я пойду хотя бы просто из-за бухла.

Я резко затаила дыхание. Фил снова упоминает про алкоголь. Дело в том, что его отец – заядлый алкоголик. Порой он не появляется дома почти неделю, а порой приводит в дом своих друзей. Мать и младшая сестра Фила уехали из города только из-за пьянства главы семейства. Мой друг пожелал остаться. Кажется, уже с четырнадцати лет семейство Батлеров стало для него новой семьёй. Он приходил к ним каждый раз, когда его отец снова являлся домой в нетрезвом состоянии, и Батлеры каждый раз принимали его. Он жил в комнате Кевина, у него даже появился собственный диван. Так продолжалось до того, пока Фил не вырос и не стал способным постоять за себя. Кевин и Фил не просто лучшие друзья. Они, как настоящие родные братья, готовые выручать друг друга в любой час, в любую погоду и в любых обстоятельствах.

Больше всего в Филе Николсоне меня пугает то, как быстро уменьшается грань между ним и его отцом. Я замечаю не первый раз, что на вечеринках Фил всегда напивается до того, что уже не может стоять на ногах, Кевин буквально на руках относит его к себе домой. Он выпивает дома, когда делает домашнее задание, смотрит фильмы или играет на компьютере. Порой мне кажется, он выпивает в день хотя бы одну бутылку. И каждый раз меня пугает это, пугает то, что может стать с моим другом. Я действительно волнуюсь за него, но никогда не говорила ему об этом. Кевин, кажется, тоже молчит, может оттого, что просто не видит той опасности, какую вижу я.

– Мой отец разгонит вас, – сказала я.

– Пока полиция не приедет, будет круто.

Я кивнула. Фил нормально общался с Алексом, поэтому, наверное, чувствует какую-то обязанность. Но я тоже неплохо общалась с ним, но у меня нет никакого чувства долга. Я могла бы намекнуть отцу, что в эту ночь запланирована громкая вечеринка, где подростки будут пить алкоголь, но я никогда не смешивала его работу и свою жизнь. Я никогда не хотела становиться стукачом.

Дождь намочил футболки Кевина и Фила, смеясь, я спросила, как они собираются сидеть на алгебре в таком виде.

– Может прогуляем? – предложил Фил Кевину.

– А давай.

– Тогда я пошла, – помахала я им рукой и ушла на уроки.

Они помахали мне и остались дальше спорить, кто окажется более глупым, чтобы просидеть на крыльце школы в одной футболке. Я так и не узнала, кто победил.

Целый день нельзя было избавиться от Самитьера, он у каждого был на языке.

– Все говорят об этой вечеринке, – доставая учебники из шкафчика, сказала Эрика.

– Нужно быть совсем больным, чтобы идти на это сборище идиотов, – добавила я. – И ещё более больным, чтобы организовать подобное.

– Рэй хочет сходить.

– Разве они были знакомы?

– Он рисовал его портрет.

– Портер? – удивилась Грейс.

– Да, Самитьер заказывал свой портер у Рэя. Вот такого размера, – Эрика развела руками во все стороны.

– Боже, – закатила глаза Грейс. – Какое-то самолюбование.

– А ты идёшь? – спросила я её.

– Даже не собираюсь.

– И правильно. Я тоже не собираюсь.

Мы ушли на алгебру, где Шеллинг выделила пять минут воспоминаниям об Самитьере. Ещё одну речь нам пришлось выслушать на линейке, посвящённой его памяти. Его имя слышалось везде: и в школе, и дома, и даже от одиннадцатилетнего Калеба, к которому я пришла после уроков.

– Я знал его лично, – обычным, слегка равнодушным тоном сказал он.

– Откуда? – спросила я, поджаривая для него тосты.

– Я лично знаю всех старшеклассников, – с гордостью сказал он.

– Ого, да ты крутой.

Я достала две тарелки и насыпала туда шоколадных хлопьев с молоком.

– Когда ты научишься готовить нормальную еду? – улыбнулся Калеб.

– Я умею готовить, – соврала я. – Просто мне лень.

– Ну да, конечно, – с сарказмом произнёс Калеб. Во многом, именно я научила его сарказму.

– Будешь язвить, не получишь и этого, – с улыбкой сказала я.

– В следующий раз принеси с собой нормальную еду.

– В мои обязанности не входит носить тебе еду.

– Плохая у тебя работа.