Когда осмотр закончился, доктор Хансен попросил меня подождать в коридоре. Уилл остался с ним в кабинете. Я слышала, как они вполголоса о чем-то переговариваются, но не могла разобрать ни слова. Крепко прижимая к себе Маргарет, я ласково гладила ее по головке и даже пыталась напевать какую-то песенку, а она смотрела на меня своими русалочьими глазами – серыми, как штормовое море, с крошечными черными точечками, которые своим блеском неожиданно напомнили мне источник в отеле: глубокий, с холодной темной водой, в которой, казалось, были растворены бесчисленные – и самые разные – возможности.
– Ты – моя мечта, которая сбылась, – сказала я дочери. В ответ Маргарет моргнула и тяжело, протяжно вздохнула.
Когда Уилл вышел наконец из кабинета, его лицо было озабоченным, почти мрачным.
– Нужно везти ее в Бостон, – ответил он на мой невысказанный вопрос. – Доктор Хансен считает, у Мэгги что-то с сердцем. Он обещал позвонить тамошним специалистам, они примут нас вне очереди.
С этим словами Уилл попытался забрать у меня Маргарет, но я только крепче прижала дочь к себе, слушая, как стучит ее крохотное сердечко.
– Она… она не умрет? – Чтобы задать этот вопрос, мне понадобились все силы и все мужество, какое я только сумела собрать.
– Ну, нашу Мэгги так просто не одолеешь. И потом, у нее есть лучшая в мире мама. – Уилл попытался улыбнуться, но по глазам я угадала страшную правду. Угадала и почувствовала, как мое собственное сердце сжало словно клещами. Я не могла вымолвить ни слова, не могла даже пошевелиться. Уилл помог мне добраться до кресла, усадил, принес стакан воды, но пить я не стала. Мне и без того казалось, будто ледяная вода заполнила меня изнутри, залила легкие, заморозила кровь в жилах. В себя я немного пришла только в машине на пути домой. Уилл ехал очень быстро – нам нужно было еще собрать вещи для поездки в Бостон.
Дома мы упаковали один небольшой чемодан: сменный костюм, пижаму и туалетные принадлежности для Уилла, черное шерстяное платье, ночную рубашку и запасные чулки для меня. И, разумеется, пеленки, подгузники и одежду для нашей Маргарет. В дорогу я одела ее в самый теплый костюмчик и завернула в одеяло, которое сшила для нее моя сестра.
Поездка в Бостон казалась бесконечной. Я сидела рядом с Уиллом на переднем сиденье нашего «Франклина» и держала Маргарет на коленях. Бо́льшую часть времени она спала, и я то и дело наклонялась к ней, чтобы удостовериться, что моя дочь еще дышит. Губы и кончики пальцев Маргарет приобрели легкий синюшный оттенок, и мне это очень не нравилось, но я ничего не говорила и только мысленно умоляла Уилла ехать быстрее.
В Бостоне мы долго кружили по улицам и бульварам. Это был настоящий лабиринт. Уилл даже вспотел: он не очень хорошо знал город, да и уличное движение было слишком напряженным – куда там Лейнсборо с его десятком машин! В конце концов мы все-таки отыскали Центральную детскую больницу – огромное здание из камня и стекла, которое располагалось на Лонгвуд-авеню, рядом с корпусами Гарвардской медицинской школы. Фасад больницы украшали четыре белоснежные колонны, поддерживавшие куполообразную крышу атрия.
В больнице нас уже ждали. Моей Маргарет занялась целая команда врачей, в том числе кардиолог и пульмонолог. Уилл сказал, что это очень хорошие специалисты, пожалуй – лучшие в нашей части страны.
Наконец обследование закончилось, и нас пригласили в кабинет, отделанный красивыми деревянными панелями. Медсестра принесла кофе и сэндвичи, к которым мы, впрочем, так и не притронулись.
– Если хотите, миссис Монро, можете подождать в коридоре, – предложил высокий черноволосый врач-кардиолог. Другая медсестра, приторно улыбаясь, сразу направилась ко мне, чтобы вывести из кабинета, но я покачала головой.
– Нет, – сказала я как можно тверже. – Я хочу… я должна знать правду! Я должна знать, что с моей дочерью.
Врач переглянулся с Уиллом и слегка пожал плечами. Посмотрев на меня, он повернулся к коллегам и чуть заметно кивнул.
Новости оказались ужасными. Маргарет родилась на месяц раньше срока, и обследовавшие ее специалисты пришли к выводу, что именно недоношенность стала причиной, по которой сердце и легкие моей девочки оказались недостаточно развитыми. Это было то немногое, что я поняла. Дальше врачи заговорили на своем медицинском жаргоне – что-то насчет клапанов, кислорода, перикарда. Казалось, они вдруг перешли на какой-то незнакомый язык. Уилл, впрочем, понимал больше, чем я: он задавал вопросы и, выслушивая ответы, хмурился все сильнее. Что касалось меня, то я почти не воспринимала ничего из того, что происходило вокруг. Мне снова стало казаться, будто меня захлестывает волна, вода поднимется все выше, журчит в ушах, заливает рот и нос. Я дрожала от холода и чувствовала, что погружаюсь куда-то в темную, ледяную пучину, где нет ни тепла, ни света, ни жизни.
Погружаюсь вместе с Мэгги на руках.
Медицина бессильна, сказал кардиолог. Никакая операция и никакие лекарства не помогут.