Темный карнавал

По-моему, мистера Диккенса слегка пошатнуло от этого залпа, но он взял себя в руки, поклонился, молвил: «Благодарю вас, сэр»,— и отправился вверх по лестнице. Дедушка подмигнул мне, ущипнул за щеку и двинулся прежним курсом, оставив меня в полном замешательстве.

В мансарде с сияющими распахнутыми окнами, из-за чего по комнате во всех направлениях носились прохладные ветерки, мистер Диккенс снял легкое дорожное пальто и кивком головы указал мне на саквояж:

— Всюду сгодится, верно, Пип? Ничего, если я буду звать тебя Пип?

— Пип? — Щеки у меня вспыхнули, лицо засияло от неожиданно свалившегося счастья.— О да. Ой, да что вы. Пип — это замечательно!*[Note13 - Имя главного героя романа Ч. Диккенса «Большие надежды».]

Между нами вклинилась бабушка:

— Вот вам чистые простыни, мистер?..

— Диккенс, мэм.— Наш постоялец по очереди обшарил все свои карманы.— Ты знаешь, Пип, у меня, похоже, не оказалось ни тетрадки, ни карандаша. Не мог бы ты оказать мне любезность…

Моя рука метнулась за ухо и кое-что нащупала там.

— Готов поспорить,— заявил я,— это желтый «тайкондерога» номер два! — Другая рука скользнула в задний карман брюк.— А вот блокнот номер двенадцать!

— Превосходно!

— Отлично!

Мистер Диккенс кружил по комнате, разглядывая мир то из одного окна, то из другого, и говорил то на север, то на севе-ро-восток, то на восток, то на юг:

— Две долгих недели я путешествовал с некоей идеей. День взятия Бастилии… Знаешь такой?

— Четвертое июля по-французски?

— Молодец, парень! Так вот, к этому дню книга должна вылиться на бумагу. Ты мне поможешь отворить шлюзы Революции, Пип?

— Вот этим? — Я посмотрел на свои блокнот и карандаш.

— Лизни-ка кончик карандаша!

Я лизнул.

— Сверху — на первой странице — заголовок. Название…— Мистер Диккенс задумался, опустил голову, подергал ус.— Пип, как стоило бы назвать роман, действие которого происходит наполовину в Лондоне, наполовину в Париже?

Я собрался с духом и начал:

— Повесть…

— Дальше?!

— Повесть… о двух городах?!

— Сударыня!

Бабушка посмотрела на него.

— Этот мальчик — гений!

— Я читала в Библии о двух городах,— сказала бабушка.— Там к полудню все завершается[14].

— Записывай, Пип! — Мистер Диккенс похлопал по блокноту.— Быстрее. «Повесть о двух городах». Так, теперь в середине страницы. Книга первая. «Возвращен к жизни». Глава первая. «То время».

Я царапал карандашом. Бабушка застилала кровать. Мистер Диккенс, прищурившись, смотрел в небо и наконец начал диктовать:

— «Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время — век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, зима…»

— По-моему, звучит красиво,— заметила бабушка.

— Весьма признателен,— кивнул наш постоялец и, закрыв глаза, пощелкал пальцами, вспоминая.— Так, где я остановился, Пип?

— Это была зима отчаяния,— сказал я.

Далеко за полдень я услышал, как бабушка зовет вниз какого-то Ральфа. Я такого не знал. Я писал.

Через минуту дедушка позвал:

— Пип!

Я подскочил:

— Да, сэр?

— Обедать пора, Пип,— прогудел дедушка в лестничный пролет.

Я скатился к столу — волосы взмокли от усердия, руки налились свинцом. Я поглядел на дедушку:

— Откуда ты узнал… про Пипа?

— Да примерно с час назад это имя вылетело из окна.

— Пип? — переспросил, усаживаясь за стол, только что вошедший мистер Уйнески.

— Классно,— сказал я.— Я сегодня где только не был. В почтовой карете на Дуврской дороге — раз! В Париже — два! Напутешествовался до отвала! Я…

— Пип? — снова спросил мистер Уйнески.

Дедушка мягко и просто пришел мне на помощь:

— Когда мне было двенадцать, я тоже менял имена — и не раз.— Он пересчитал зубья на вилке.— Дик. Это был Дик — Мертвый Глаз. И… Джон. В честь Джона Сильвера. Потом еще Хайд. Ради второй половинки мистера Джекила…

— Меня никогда не звали иначе чем Бернард Сэмюэл Уйнески,— отчеканил парикмахер, по-прежнему не сводя с меня глаз.

— Ни разу? — изумленно переспросил дедушка.

— Ни единого раза

— Как же вы тогда докажете, что у вас было детство? Или вы — чудо природы, корабль, заштилевший в море жизни?

— Что? — нахмурился мистер Уйнески.

Дедушка сдался и передал ему полную тарелку.

— Приятного аппетита, Бернард Сэмюэл, приятного аппетита.

Мистер Уйнески не прикоснулся к еде.

— Дувр… Ла-Манш…

— С мистером Диккенсом, конечно,— успокоил дедушка.— Бернард Сэмюэл, у нас новый постоялец, романист, он пишет новую книгу и выбрал Пипа — то есть Ральфа — в секретари…

— Весь день работали,— гордо похвастался я,— сделали не меньше четверти…— и поспешил зажать рот ладонью.

По лицу мистера Уйнески промелькнуло темное облачко.

— Романист? По имени Диккенс? Неужели вы всерьез полагаете…

— Я верю тому, что человек говорит о себе,— заявил дедушка,— пока он сам не скажет чего-нибудь другого. Тогда я буду верить новым сведениям. Передайте масло, пожалуйста.

Масло было передано в полном молчании.

— Адовы огни… — пробормотал мистер Уйнески.

Я поглубже зарылся в кресло.

Разделывая цыпленка и раскладывая куски по тарелкам, дедушка говорил: